Большая вода Керети

Большая вода Керети
------------------------
Я возвращался с малоизвестной реки Оленка, что на Кольском п-ве. Ночью в гулкий вагон грузились туристы, заталкивая байдарки под потолок. Группа минчан держала путь домой. Утром подошел к ним. Меня угостили икрой, наваленной на ломоть. Кто-то сказал: “Кереть – лучшее, что я видел, а бывал в Карелии почти везде…”.
Некто Оксана достала карту из рюкзака. Кереть под ее ладонью впадала туда, где тридцатикилометровая морская губа клеилась основанием к Белому морю. Губа выполняла роль подвозчика в цивилизацию, добавляя в маршрут морской соли.
Я всмотрелся в море, омывающее последний порог, и на площадке, где разгораются мечты, укрепил плакат ДАЕШЬ КЕРЕТЬ.
Вскоре, как положено, лозунг задвинулся, но карта Оксаны не думала исчезать.
Покидая Оленку в ту скрипучую засуху, я подумал, что на планете мало воды. Проливное небо Урала над Мокрой Сыней убедило в обратном, и посеяло чувство вечного.
Минул еще год, и темпераментная Кутсайоки оказалась той Гюльчетай, что “приоткрыла личико”. Он позвала на Кольский п-в и с легким кокетством потеснила хранителя твердых основ – кем является Урал.
Парус катамарана, съехавшего по горке с Кутсайки, поведал, что водные реки – ничто в сравнении с реками ветра. Я поверил истине, но знал, что мой бог – байдарка.
Итак, приполярный Урал и Кольский п-ов перетряхнули мой душевный материк. Первой ласточкой в его просторах обещала стать карельская Кереть.

Где 17 - там и 19
Лето ударило в бубен, что горячит и разгоняет кровь. Как борща с дальней дороги, захотелось большой воды, шалых порогов, где сердце не скребет, а бьется. А в белой ночи оно чуть ноет от горящего горизонта и театра облаков. ”Человек – это звучит гордо !”- начертал классик М. Горький. Город принижает долгим пленом.
Пришлую мою байдарку Николай Чиж на веру не брал. Ранний звонок в субботу расколол мой сон:
- Я должен тебя увидеть.
Мы встретились у церкви на Немиге.
- У нас проблемный экипаж,– сходу начал Чиж,– братья Почиковские из Гродно сядут в "Таймень" впервые.
Я посмотрел на оба шпиля церкви и подытожил два факта: первый - меня берут. Второй - сплав будет “веселым”. Третий факт выплывал, как баржа из-под моста: в Николае угадывались две сути: зрелый муж и бесшабашный дух. Я сам частенько авантюрист, и потому порадовался за милое качество руководителя. Мы расстались, унося оптимизм, и за спиной недурным знаком ударили колокола.

Группа была многолюдной, и моя байдарка – пятое колесо в телеге.
- Ничего страшного,- сказал Шабан - второй руководитель похода,- где 17 - там и 19. Емкости котлов хватит на всех.
- Откуда такая посуда ?- поразился,- видно, cворовали у циклопов.
Огромные котлы из нержавейки “перевели стрелку”, ударил гонг сборов. Я узнал, что участники больны швейным делом. Стук машинок перфорировал летние ночи и рождал пестрые фартуки.
Фартук Шабана был скроен из ярких лоскутов. Разноцветный “транспарант” шумнул былым праздником Первомая, но фартучный бум меня не поколебал.
- Этой вещи нет в моем списке,- твердо сказал Чижу.
- …пойдете без фартука ?!- не поверила завхоз Ирина, - там приличные пороги и валы.
- Бог с ними,- замял тему и занялся ремонтом каркаса.
Авантюрист, обитавший в Чиже, простил мое упрямство. Зато зрелый муж гнул свое:“…бери шлем, бери непотопляемось в нос и корму. На весла - тоже бери. Спасжилет есть ?”. Требование было аксиомой, как то, что Земля покоится на трех китах: байдарке Ноя, Библии маршрутов и Отпуске.
Летняя прогулка обрастала хлопотами. Я потихоньку сдавал самоуверенные позиции и стал поглядывать на троечную Кереть, как задирал бы голову на Эверест.
- Какую брать оболочку?- спросил жену.
- Конечно новую. Со старой замаешься.
Маяться я не хотел.

Крик души
В группе было три Павла, два Николая и две Лены. Ситуация с именами сказалась на погоде. В 2 часа ночи станция Лоухи обсыпала дождем с комарами. Лужи на асфальте и мокрые шпалы, через которые потащил байдарку, вдруг разделили время на прошлое и настоящее.
Салон автобуса был пересыщен парами бензина. В отвальной атмосфере Чиж ткнул пальцем в карту. Водитель сдвинул рычаг передачи.
Мы долго ехали в узкую полоску багрянца. Наконец движок смолк.
- Черт знает, куда завезли…- сказал Чиж озираясь,- придется отпахивать назад километров 50.
Как влипшую дверцу, я выдернул себя из чада. От запаха мха и свежей хвои голова пошла кругом. Я выбежал на берег. Залив озера встретил, как серый зонт, от которого тянуло ненастьем. До порогов было далеко. Я тихо выругался и схоронил крик души по ярой воде.

Буржуйка Зингера
Ночная вода отжила свое. Теперь штормило. День раскачивался от аморфного тумана к революции ветров.
Взгляд перебежал с дальнего берега на байдарку. Между шкурой и красным набалдашником из металла зияла дыра. К печали Чижа это был нос его трехместного “Тайменя”. Беду укутали в целлофан, перехватили веревками и резиной. Байдарка обрела вид хищника. Ужасная красота полосатого носа вспорола волну.
Небо примыкало к горизонту тревожной химерой. Обоз облаков двигался навстречу и дышал массой воды. Легкость, с которой небо перемещало груз, вызвала уважение. Я подумал, что в естественном мире все происходит наглядно, добротно и честно.
Восемь байдарок трудились в простреле озера. Один экипаж решительно и простодушно забирал вбок. Вперед напропалую… Не надо и гадать – кто там бурлил. Студенты, Даша и Павел II, портили волну байдаркой “RZ”. В корме шумел флаг, как работяга, оставшийся без рубля. Древко выгибалось, и край полотнища ровнял белые вершки. Хороший тормоз придумали ребятки. Шторм не любит флагов.
Среди “Тайменей” внутри неровного овала волны шумели незло. Ватага в 19 человек колыхалась с ними, будто так было всегда.
Я вложил силу. Суденышко рванулось и захлопало по гребням. Каркас, обутый в гладкую полимерную оболочку, летел чертом на метле.
Хрясть - волна захлестнула нос и Лену. Она обернулась:
- Убавь пыл.
Я сделал аккуратный гребок. Это напомнило чистописание, когда макал пером в чернильницу. Такого цвета теперь было небо.
Лиловый горизонт далек, берег сбоку – ближе. Округа дразнила пирожками-расстояниями на любой выбор. Я положил весло поперек. Волна вскинула нос, поддела в середине и провернула лопасть. Меня приподняло и мягко опустило.
- Давненько не колыхало,- вогнал весло в гребень.

Лесная возвышенность, вдоль которой скользили Таймени, оборвалась. Под свисающим мхом, разбиваясь о валуны, крошился прибой. Встречная волна подрастала на глазах. Протяжное нутро российской глубинки набирало вдох.
Чиж подался в затишек пролива
- Давайте ко мне,- прокричал. Байдарки неохотно свернули с длинной прямой, утыкавшейся в горизонт.
Я выбрался на берег. Каменные чемоданы были разбросаны по разным уровням. Вверху сосны стояли реже. Беловатые пятна ягеля облегали и веселили склон. Я прошелся по мозаике. Скрипнул ствол и бухнул порыв, будто парус хлопнул из дней, что вприпрыжку проскакали по Кутсайоки. Я подумал:”Сколько на Земле воли…, а дана - кроха. Где замочил рукав – только то и с тобой. Остальное – призрак. Жизнь – гонка с ритмом, не тобой заведенным - не для твоей души”.

Ветер стал попутным. Задул в спину – идешь не туда. Байдарка Чижа тремя веслами удлинилась от скорости. Подгоняемые порывами “Таймени” и “RZ” неслись быстрым клином. Вперед и вперед, “туда, где ты не был…”.
Байдарка проскочила валун-одиночку и его отмель, где колыхалась неглубокая холодная вода. Вторая половина июля, а лето не натопило баньку. Б-р-р-р и йок…
Отшельничеством тянуло из закутка, куда углублялись. Небо громоздилось кипой помятых облаков. Сквозь них проступил мягкий неземной свет. Стало тихо. По куполу разлился перламутр.
- Глянь, Лена, что у нас позади...
Облака перестроились в колонну и шли наискосок, туда, где ветра и воли было больше.

Высокий берег обставился палатками. Ветер укладывал рельсы в небе, и по ним накатывалась погода. Володя Зингер всмотрелся в багровую полосу заката: “Дело налаживается”. Из мешка, что развязал, вынырнула печка-буржуйка. “Будем печь блины,”- загалдела молодежь. Володя ввинтил в агрегат три ножки.
- Нужны короткие дровишки.
Ветер рвал и пригибал, что можно, к земле. Кусачая армада забилась по щелям. Самый момент по холодку заняться дровами. Я взял топор. В руку вошла конкретная тяжесть. Невольно подумал:”Это не то, что давить кнопки на клавиатуре”.
Высматривая сухой ствол, заметил кочку. На ней лежал валенок. Не его теперь время. Однако своего дождется, как сторожит тоска развеселого гуляку.
Я оглянулся на свою зеленую палатку. Дуги каркаса стояли упруго, но ткань боковины ходила ходуном. Подумал:“Упор ветра – разве можно нормально жить без него ?”.
Порывы кренили дым и относили от сковородки. Закат алел. Брызгая во все стороны, румянились блинцы.
– Ветер золкий, плечо леденеет,- Лена Шабан посмотрела на руки в масле. Я накинул ей свитер на плечи. Выхолаживает. Закрою форточки в тенте палатки. Я прошел мимо Чижа и Шабана. Руководители изучали карту.

Мы обитаем не на Земле
Утром из проверенного закутка, куда вчера заплутали на попутном ветре, группа повернула обратно. Штиль вбирал солнце и отражал лесной берег с красно-синей оболочкой Шабанов. Их скорость не вязалась с медленным махом весел. Байдарка с Анатолием и семьей казалась невесомым предметом.
- Призраки,- подумал.
“Призраки” гребли сосредоточенно. Для лучшего контакта я брызнул в них, дождался признака жизни и сказал:“Ваш Таймень-тройка – бесподобная вещь на озерах, а в порог не пошел бы”. Растормошив семейку, я вспомнил о последнем препятствии на маршруте. Порог назывался по-разному: Морской и Запорный. Перепад 15 метров. Моя фантазия отказывалось это представить, и я подумал: “У нас есть верное средство от любого порога – обнос”.
Встречные острова вырастали из мелких очертаний, а байдарка Шабанов таяла в их направлении. Отстав, я приноровился к движению троек Чижей и Зингеров, что шли на тяжелых прорезиненных оболочках. Их весла шумели вовсю, как гуси, и это был привычный ход. Мою байдарку с краю обошли гродненцы - Почиковские старшие. Жена Славы впервые в походе. “Ловко гребет,- пригляделся,- оказывается, немного нужно, чтобы прижать хвост обычному быту: просто взять весло в руки”.
Юные братья Почиковские отодвигались все дальше и дальше. Их явно тянуло к Шабанам-призракам.
- И куда мы, Лена, попали?- сказал матросу,- кругом одни отцы и дети.
Весла извлекали из воды калейдоскоп звуков. Их языком гребок начинался с высокого “И-г-л-у п-т-р-ш-т-я” и затихал низким “у-у”. Озеро-гигант благоволило, и группа безотчетно ускорялась.

Остров, по которому расхаживала семейка Шабанов, поднимался из воды каменным зубом. В просторных соснах обитал каркас бани. Кусок пленки колыхнулся с угла.
Студентка Тоня стояла на обрыве. Пружина, взведенная греблей, казалось, толкнет вперед. Шагнет к покатому по краям горизонту - и станет “бегущей по волнам”.
Я подумал:“Мы обитаем не на Земле. Мы живем в плоскости вытянутого треугольника. В одном углу – ты, в другом – будни обтаптывают тебе ноги. И только в далеком остром углу – твои чаяния. Из него, как масло из масленки, ты выползаешь на божий свет и оказываешься на круглой планете”.
Я прошелся с берега на берег. Солнечный остров был слишком хорош, чтобы здесь постоять.
- Как насчет бани ?
- Будет,- пообещал Николай,- зря что-ли, Зингеры шили чехол из полиэтилена ?
Я тронул угол каркаса и, воодушевленный кем-то сотворенной прочностью, попросил карту у Чижа. Она встряхнула размахом. На шахматной доске озера стояли фигуры островов в окружении голубых квадратов воды. Роль невидимых белых фигур принадлежала ветру. Здесь пахло извечной борьбой. Мое благодушие сдуло. Дай бог, чтобы не было волны. Повеет свежак – не выпустит с островов.
На мху заметил денежные купюры, выпавшие из карты Николая. Я поднял. Вот Идол, которому отдаешь жизненную энергию. Сейчас он был не удел.
- Петрович,- окликнул Шабан,- мы а-а-т-ходим…
Сине-красная байдарка с “бегущей по волнам” Тоней покатила вдоль стены острова. Ветер не ходил с утра по воде, и я пожелал ему не торопиться.

180 градусов
Люди добывают счастье в неведомых пределах, стремятся ТУДА ... До полудня мы увидели байдарки. Они двигались в лабиринт озера. Группа Чижа мечтала его покинуть.
Моя байдарка сошлась с бортом синего цвета. Я залюбовался: “Красивая оболочка, но старого доброго типа. В прорезиненной - ходкость не та, и весит больше. Моя из полимера – чудо”.
Борта сцепились руками матросов и капитанов. Между байдарками осталась щелка, чтобы оболочки не терлись на волне.
– Ну и скорость у вас,- усмехнулся москвич,- куда спешите ?
В его глазах лежал материк отпуска, в моих – сожаление по тающим дням.
Наши борта разошлись, и я запомнил напутствие:”… в перемычку между озерами не ходите. Надо “пилить” кружным путем до деревянного креста. За ним - поворачивайте”.

Крест на низком мысу стоял крепко, в соответствии с фактом выхода из громадного озера Кереть. Его галактические парсеки, в которых взгляд не сразу достигал сопок,- оказались за кормой.
Мне чудился гул речной воды. Я подумал:”Теперь ветер не задержит”. Опасение, с которым жил три озерных дня,- рассыпалось. От этого образовалась пустота, и туда закатилась горошина первой потери.
Байдарки повернули на 180 градусов. Здесь обитала та же спокойная вода. Озеро Плотичное покоилось горизонтально, но для меня оно имело уклон. Берега и небо накренились к черте первых порогов. Озерная дрема разбилась о деревянный крест.
Остров Реутошуари подставил под ноги скальную вершину. Оттуда я заглянул в соседнее озеро Кереть. Длинная полоска леса разрезала целину водной империи. Островок-кроха по ту сторону с несколькими елками был на ладони. Вчера мы там шли. Где-то здесь и лежала перемычка, в которую не советовали ходить москвичи.
Я огляделся ближе. Озеро Плотичное с высоты Реутошуари казалось коротким и заслуживало быть пройденным от начала без каких-либо перемычек. Гранитная стена берега переливалась блестками, когда под вечер мы неслись вдоль нерукотворной прямой. Отсюда этого не было видно. Я подумал:” …так и должно быть. Что минуло – того нет. Прожитое - призрак, и только магма новых событий волнует, разгоняет кровь. Вперед и вперед, не оглядываясь подолгу. Это закон молодости”.

Ковер на лодке
На озере Нюкки группа пристала к берегу. В местной лодке, что ближе, была вода. Другая лежала днищем вверх, и на ней красовался половой ковер. Чета пенсионеров терла его щетками, добавляя воду и порошок.
Ветер крепчал. “Затянется рейд за хлебом в продуктовый ларек”,- подумал и вытянул “Таймень” глубже на сушу. В двух шагах краснелась недозревшая морошка. Стало тихо, будто воздух закончился. Духота болотца выгнала обратно к лодкам.
Местный житель зачерпнул ведерко и вылил на пену ковра. “Повседневный быт – везде рутина,- подумал, – даже в бесподобных местах. Мозгу нужны события, телу – нагрузка, душе - эмоции. Только дорога, движение дают все вместе. И это при нас”.
Воздух между лодками и сопкой того берега накаленно дрожал. Я почесал затылок:
- Красиво здесь.
Седоватая женщина вскинула глаза от щетки:
- Бедные вы люди… Маетесь в своих городах.
Я задумался:“И кто же кого больше пожалел ?”.

Колеса на воде
“Таймень” двигался под мост. На пятки наступала большая группа москвичей. Я насчитал девять байдарок. В первых рядах гордился собой синий парус. От его профиля в груди дрогнуло. “Никогда не поставлю парус в байдарку,- подумал, продолжая любоваться,- шаткое это удовольствие”.
Под мостом обдало сумраком. Пройдет ли здесь мачта москвичей?
Не дождавшись кино, Лена и я налегли на весла: потерял минуту – догоняешь полчаса. Меня занимало соображение, по которому парус и мост вряд ли поладят. Это - как собака и кошка. Я был на стороне собаки и, словно ее чутьем, угадывал близкую воду порогов.

Солнце било в глаза. Блики воды отменили дальнее зрение и обострили слух. Байдарка въехала в уготованное представление. Шумы прыгали бесами с подголосками и одним общим низким шипением. Я мигом взбодрился, проникаясь светлым духом. Но вот верхушки леса прикрыли солнце, и днище дрогнуло.
На булыган наваливало. Мимо “шах-шах-шах” замелькали байдарки москвичей. “Уверенные ребята,- подумал,- идут без осмотра…”. Мое весло взбунтовало воду, однако, без успеха. Навал с другой стороны брал верх. Мелькнула мысль:”Мы-то… порог осматривали, но всунулись неудачно”. Сердитое чувство добавило сил, и байдарке удалось отлипнуть. Корму резко развернуло, и Таймень понесло. “Все несуразно,- подумал,- а казалось бы,– простой порог”.
Промелькнули бревна – остатки моста. За первой ступенью стоял Чиж на страховке. Я махнул рукой вперед. Чиж кивнул, и мы пошли порог до конца. Мы - дежурные. Нам кашу варить надо.
Вспомнив о дежурстве, подумал:”И что хмуриться на первые промахи ? Детство это. Вот приготовить людям поесть – важное дело”.
Перед нами солидно зашумело. Плита перегораживала реку. Вода сгибалась в полукруг. Что там дальше – не было видно. “А…,- махнул рукой,- где-то ж должно повезти ?”. Мы взяли, сколько можно левей, чтобы попасть в ямку в самом изгибе языка. Нос задрался вверх и упал с вала. Оставалась съехать по краю, уходя от длинной галереи валов.
За плитой у другого берега стояла притопленная байдарка. Экипаж колдовал над ней.
- А что, Петрович…, сумбурно мы одолели порог,- сказала Лена, приглашая согласиться,- двоечники мы.
Возразить было нечего. Когда-то Лена была моим руководителем.

Я вышел на берег за котлами, когда ремонтник Зингер вытягивал их из байдарки. Зная, как вода любит прибирать железо, я не удержался:
- Хорошо привязываешь?
- Не волнуйся, ужин сготовишь.
Из поворота выскочили взрослые и дети. “Смотрите ! С детьми и без осмотра…”- Наташа указала в порог. В центре трехместного “Тайменя” сидели пацаны четырех и семи лет. За спиной отца массивными колесами вверх ехала тачка. Колеса качнулись на валах, и байдарка мигом перевернулась.
Зингер и я бросились в его байдарку, но она лишь дернулась на месте. Причальный конец тянулся от кормы на берег. Я пошарил: нет ножа под рукой…. Девчата быстро отвязали веревку, и моя лопасть шаркнула по мелководью. В голове мелькнуло: так ломаются весла.
- Пр-р-р-авее давай,- взмолился Зингер, пытаясь обойти камни,- па-а-бъем шкуру.
Мы выскочили на валы, где случилась авария. Я увидел в полусотне метров ниже выпиравшую в повороте березу. Паренек вцепился в макушку. Мы объехали по дуге, боясь его притопить, и причалили с нижней стороны. Нос байдарки ткнулся в белую кору. В меня вонзились расширенные глаза. Вода накатывала пацану на плечи, подтапливала шлем. Ручонки часто дергались, подтягивая тело из-под березы. Он едва удерживал лицо наверху.
- Хватайся за нос,- сказал и понял: не сможет.
С берега бросился отец. Он ввалился по грудь, потянулся и ухватил пацана за шкирку.
Мы причалили. В воде у камней лежал “Таймень”. Оболочка дышала передрягой, и я мгновенно вспомнил свои оверкили.
Днищем вверх тройка выглядела чересчур длинной. Капающую “дуру” деликатно подхватили и потянули наверх. Под ногу попалось колесо тачки. “Давай полегче,- сказал себе,- без фанатизма давай. В мокром деле главное - не сломать конечности”.
Хозяин колес поблагодарил. Жена приветливо и отрешенно улыбалась, как бывает, когда еще весь в происшедшем. ”Пацаны в порядке…,- подумал,- у нее легкий шок”. Мы сели в байдарку и двинулись против течения. Мощь воды отбивала весло назад.

Контролер
Хорошо набитая верхняя тропа вела в конец порога. Утро было нежным. Пахло лесом и облаками. Воздух струился в лучах. Мой взгляд наткнулся на сложенную гармошкой шкуру “Тайменя”. На пригорке стоял капитан, держа в ладони выломанное с мясом ухо шпангоута. Пороги только начинались. Откуда такое разрушение ?
Бодрый уклон в пенных поворотах сделал настроение легким, как просохшую паутинку. По солнечному слалому на полных газах пролетел Надольский. За широкой спиной таял сигаретный шлейф. Нос прошил все валы. С длинных волос племянника капала вода. Я подумал: юбки у обоих со шлейкой по диагонали - супер, а то бы нахлебались.
На последней ступени стояла Ира Зингер. Контролер ОТК принимала прохождение с видеокамерой. В Ирине профессионально сквозила полезная въедливость.
Я выгнал заспавшуюся корму на течение. Так не отчаливают, но жизнь надиктовала столько правил… В итоге осталось одно: иди - как тебе удобней. И мы пошли.
Шум берез остался на берегу. Середина реки щекотала гаммой чувств: от протяжного приподнятого до короткого тревожного. Я возвышался на плавательной доске. Толстая легкая приметная. Вылетит – не утонет. А кто поймает за порогом – поймет: Петрович обернулся.
Глянув на уклон, я перекрыл краник эмоциям. Таймень всунулся в воронку убыстрения. Теперь вода неслась и гнула свою несговорчивую линию.
– Не мешай ей в пороге,- услышал однажды. Это уж точно. Не надо с водой бороться…
Гребок Лены довернул нос. Тот выставился точно на камень. Пруха приложилась к борту, и Таймень попал на безопасное лекало, которое всегда можно выпытать у умной воды.
Уклон упал круче. Станковый рюкзак дернулся в центре и оказался с краю. Ликвидируя крен, я передвинулся к другому борту. Секунды хватило, чтобы по ходу возник обливник. Я поймал на себе объектив видеокамеры. На камне стояла Ира. Черт-черт: от контролера ОТК ничто не укроется ! Я почувствовал брак прохождения, и то, что порог нарезал первый виток на болванке дня.

Кисельные берега
Узкий продолговатый остров стоял по ветру. Волны охватывали с двух сторон. В отсутствие заводи я подсадил байдарку на крупные камни, чтобы шкуру меньше терло.
Ветер гнул, шатал кроны сосен, а внизу двигал пустые миски на корнях. Между тем, иголка ремонтника Зингера упорно трудилась неподалеку от костра. Прорезь в дырявой шкуре быстро укоротилась и умерла. От прохождения короткого порога с острым зубцом остался лишь длинный шов.
Супчик в котле аппетитно клокотал, добирая кондицию. Лена помешала на дне и повесила поварешку на крюк. От нее пошел щекочущий обоняние пар.
Кисель-кипяток, снятый с огня, надо было студить. Брызги прибоя полетели в котел. Откатав голенище болотников, я шагнул глубже. Волна едва не добавила сырую порцию в кисель. Я выхватил котел и посмотрел, откуда прибежала. Порог, пропустивший в озеро, не разглядеть, да и нужно ли ? Мысли перекинулись к Уральскому хребту. Как там друзья, с которыми ходил на Мокрую Сыню ? Сейчас они в тех же краях, только в этот раз - южней Колокольни. Я представил, как хрустят сапоги по галечным косам, и байдарки журчат на бечеве. Степенное дело - отмерить полсотни таежных за день.
- Петрович, застудишь напиток,- обеспокоился Чиж,- а я люблю горячий. Я тоже уважал горячий и поспешил с котлом наверх. Донце задело пенек. Часть киселя плюхнулась на берег.
Худощавые ребята - три Павла и Сергей - сидели на бревне, рубали супчик. Девчата рассуждали о порогах, смотрелись в зеркальце и жмурились на солнце.
Я налил киселя в кружку-термос. В зазоре между стенок засипел воздух. “А что, Петрович… ты сам - термос,- сказал себе. – Давай захолаживай тоску по Уралу”. Я отставил кисель и огляделся. Профильтрованные облаками лучи висели в небе, как фольга от шоколада. Дым выпирал с конца острова и растворялся в незаметно огибающем его времени.

Мураш
В каркасе раздался щелчок. Байдарка покряхтела и выскочила из горловины порога. Лена оглядела себя:”…надо же – сухая !”. Я не удивился: это всегда было при ней – ладить с водой.
- Прошли Мураш,- сообщил Чиж, подгребая к мохнатым камням. В очках блеснуло:”Ай… да мы !!!”,- а жена Наташа стоически улыбнулась:”Как не люблю я эти пороги !!!”.
- Неужели Мураш ?!- удивился. Факты и описание, содранное из Интернета, расходились. Глядя, как вслед подруливают разгоряченные Зингер и Почиковский, подумал: всегда и везде мы в плену чьих-то слов. И есть одна лишь правда - то, что увидел сам. Но сам не можешь везде побывать, и потому приходится в итоге верить.

Небесная хмурь просела вниз, будто шубейку поддернули за рукав. Русло сломалась упавшими плечиками. Я застыл на берегу в краеугольном угле и подумал: “Будем примерять что-то серъезное…”.
У береговой плиты терлась “бочка”, захватывая ширину реки наполовину. Глаза щупали воду. Я глядел и все больше электризовался, будто в реке протекало 220В.
- Изучаешь ?- подошел по тропке Шабан,- сурово не здесь, а там, за вторым поворотом… Советую поглядеть Мураш до конца.
Вот оно… – подумал, теперь поверив описанию.

Надольский храпел, пригревшись большим телом на склоне. Возле ног под обрывом ворочалась бочка, как мается пес без хозяйского внимания.
- Вставай, Николай,- пробудил Чиж тезку.- Пора...
Надольский поднялся, добродушно-заспанно осмотрелся. Он чиркнул спичкой. Дым сигареты потянуло на валы.
- Вот так, Пашка, и пойдем,- сказал дядька вихрастому длинноволосому племяннику.
Пока я вспоминал что-нибудь похожее на отлаженную работу водных мускулов, Зингер и Почиковский побороли прямой угол порога. Я неотрывно глядел вслед. На положительной скорости байдарка скакала в прямом участке, как козлик. Корму бросало по вертикали, и спина капитана проваливалась на полроста. “Таймень” ускоренно завернул в главный катаклизм.
- Ты будешь предпоследним,- сообщил Чиж. Я кивнул. Маяться в ожидании очереди – не в первый раз.
Дядька и племянник промелькнули по воде всадниками, не ведающими остановки. Середина реки стелилась для них. Я подумал:“Вот человек, который только что храпел ! И что ж… сигарета замокла, но свое западло порог не показал”. С этого момента я перестал что-нибудь понимать.
Молодежный “RZ” двигался несуразно просто. Нос вошел в треугольник валунов, вильнул и выскочил.
- Везунчики…,- что-то завидное было в бесшабашности Павла II и Даши Чиж.- Пролететь бы и нам так, да не получится: жареный блин никогда не станет сырым.
Я снова подумал, в какую непонятную группу Лена и я попали:
а) байдарки – неуклюжие тройки
б) молодежь – без комплекса самосохранения… летает, выкатив глаза,
и
в) НИКТО НЕ КИЛЯЕТСЯ !.

Пример “RZ” меня не убедил. В этом весь Мураш: кого простит, а кого – накажет.
Я выбрался на тропу. С высоты обрыва вода не выглядела проще, и я поставил крест на размышлениях. Хаос - он и есть хаос. Тут с линейкой не подступишься. А на всякую проруху есть закон: НА ВОДЕ ВСЕ УЖАСНЕЙ И ПРОЩЕ.
Я прислонился к стволу, и это было зря. Меня повело в сон. “Ах, эта адская смесь адреналина и пищеварения!- подумал, тяжелея взглядом,- как же некстати возник Мураш: прямо за обедом”.
Целебный настой леса валил с ног. Хотелось прилечь. Хлебнуть бы бензинового выхлопа, чем так богат город. Канализация бодрит…
Мучительная раздвоенность не проходила. Время споткнулось, дало осечку и стало ясно:”…весь мир нереален. Прыгающая вода - заведенная игрушка”.
Солнце уперлось лучом, как идиот, верящий в свой особенный взгляд. Жара до доброго не доведет. Я снял спасжилет, положил на обрыв. Внизу басом грохотала вода. Мне стало хорошо. Я сидел на своей планете.

Байдарка Чижей кралась под другим берегом по вершкам прухи. Гул вечного товарняка без тормозов стоял рекой. Николай подтабанил. “Таймень” ловко покатился, как шар в лузу. “Шаман !- подумал,- не побоялся младшую дочку сунуть в Мураш. А жена и вовсе не осматривала. Один за всех выруливает. Шаман…”.
Прохождение Чижей встряхнуло. Сердце зачастило. Сладость схватки – когда она была последний раз ? Год назад на “Водопадном” Кутсайоки?
Ладонь машинально сорвала черничку. Надо идти вверх, где ждет Лена. ”Надежный у меня матрос,”- тепло подумал и, не глядя на Мураш, зашагал по тропе вверх.
- Возьми наши фартук и юбки,- предложил мокрый насквозь Почиковский. Я вспомнил его ураган-прохождение с Зингером и отрицательно покачал головой. Он странно посмотрел. Я почувствовал себя висельником.

Схватка
Лена не заглядывала дальше первого поворота.
- На воде разберемся,- обронила,- ты только не молчи – говори. Громко говори. Кричи…
Мы дошли до прямого угла по кривой, что пронесла мимо бочки и не задела валы. Выверенная кривая. Восторг подкинул, окрылил. В байдарке - ни капли воды. Так и дальше – только на отрицаловке. Теперь соображай: чалиться или влетать в поворот.
Щелк и секунда была утеряна. Ударил камень, что лежал “во главе угла”. Пруха потащила в катаклизм прямой трубы.
-Упирайся,- твердил,- купишься на скорость – потеряешь власть, и хозяином станет “Мураш”. Он подарит камень, но заберет байдарку.
Мы жались к обливникам, как скряга обходит сундуки, заглядывая под каждую крышку. За ближней плитой по-доброму шумела пена. Отдышаться в улове? Я кинул взгляд на берег. Деревья не мелькали – почти стояли. Это здорово. Хорошо идем. Кровь ревела в сердце, и накат эйфории толкнул дальше.
Прямой участок вбивался в тот самый поворот, где, по словам Шабана, было сурово. Я подумал: игрушки в сторону. Вот это ГЛАВНОЕ и будет сейчас…
- Включай положительную,- закричал потускневший голос. Я не послушался. Мы упорно отгребались назад. Как в замедленном повторе, валы качали и покручивали байдарку, мяли в пальцах, размышляя о бренности этой скорлупы. Верхушки срывались внутрь “Тайменя”. “Лавина горбов - в гости к нам. Это финиш,- обронил авторитет, что отсиживался внутри. - Врубай положительную, не размышляй ! Ну-у же...”.
Я замер и мир тоже. Как в картинку на столе, я вгляделся в то, что творилось впереди. Выход из порога не открылся. Правее кипела гряда зубьев. Процессия валов чопорно огибала их. Мрачноватая компашка. Господа без драки не пропустят.
“Рубильник” щелкнул, и мы понеслись по головам процессии. Первый миг после щелчка был ослепительным. Так крадущийся вор хватает статуэтку и оглушительно прет напролом. Меня зашкалило от скорости и дерзости. “Таймень” рубился сквозь бетон прухи, принимая ее через борта. Эйфория, чистая эйфория исказила все. Одно несомненно - мы в сердцевине бешенства. Я ощутил до кончиков пальцев громаду воды, в которую влипли.
Мы жутко неслись. Камни придвинулись, как шквал. Правее сигналил чистый выход. Скорость толкала на булыганы. Гряда слева уже совала гадкую ухмылку в глаза, а пруха не отпускала. Холод продрал вечной мерзлотой, и я залился потом. Ужас цыпленка, летящего в шинковку. Скорость – лжеспаситель, ведьма задастая…
- Впр-р-раво на отр-р-рицаловке !- рявкнул голос покойника, и я вложил всю силу, что собирал за жизнь, в три обратных гребка.

За “Мурашом” уклон пропал. Вода из носа колыхнулась равномерно по всей байдарке. Я вздрогнул. Подарок “Мураша” был огромным. Две трети “Тайменя” были залиты. Мы форсмажорно запыхтели к берегу. Я не понимал: как удалось загасить скорость, уйти от камней ? С такой массой это было невозможно.
Из кривого жерла “Мураша” стрельнули две “Щуки”. Пруха выкатила вслед синие шлемы.
- Эй, там… ловите,- закричал один из хозяев “Щук”. Из лагеря, что стоял ниже, наперерез выдвинулась сердобольная душа.
- Я здесь во второй раз. Третий день стоим. Наблюдаем крушения и вылавливаем инвентарь,- сказал руководитель группы из Тулы.
Моя кровь еще бесилась и требовала борьбы. Лена сняла спасжилет. Матрос был мокрый.
- Не уберег,- со стыдом подумал.
Лена вылила полный сапог:
– Пойдем вверх, посмотрим страшилку с берега.
Она двинулась по тропе. Вал шума снова влип в уши. Лена охватила рукой ствол и подалась с обрыва, чуть нависнув над рокотом прухи.
- Впечатляет,- голос Лены изменился,- а на воде было па-а-а-другому.
Из поворота выползла красная дека тройки Анатолия. Это был последний экипаж. Семья Шабанов шла неброско - родовая участь отрицаловки. Я невольно сравнил Шабанов и нас: где те борьба, страсть и сверхнапряг ?
- Видишь, как уверенно, без рывков и шараханья – настоящий класс !- Лена прочитала мои мысли. Я и сам подумал об этом, но слова задели за живое. И что за матрос со мной ?! На секунду почувствовал ее дружеское плечо.
Лес мычал хвойным молчанием. Его прорезала узкая полоска грохота. Порог бесновался. “А ха-а-а-рошо все идет!- подумалось. Душа просветлела. “Мураш” вконец разметал ошметки наносного, что копилось весь год.

Олег Воробьев
Минск

Дата написания: 15 февраля 2005 г.
Дата правки: 11 ноября 2007 г.

Жуть :)
В начале июля 2003-го все было не так страшно - камни залиты, пару зубов, пару бочек и катальные валы! #)

Цитата сообщения от engine отправленного 4 Апр, 2005 в 10:04

Жуть :)
В начале июля 2003-го все было не так страшно - камни залиты, пару зубов, пару бочек и катальные валы! #)

1. В конце июля того же года было штук пять зубов в шахматном порядке после "главного поворота". Это в месте, в котором как бы "можно пройти" :)

2. А я от другого альпиниста слышал что-то вроде "Воду пропускает и полиэтиленовая пленка"... (но не сразу, естественно:)