opv
Автор

В земном раю Кутсайоки
------------------------------
До сих пор удивляюсь легкости, с которой я - исконный байдарочник - оказался на катамаране. Всем вершит cлучай, который называю - непонятой закономерностью.
Группа Сергея Цылина шла на Кутсайоки. Сергей-Кутсайоки – эта связка светло разбередила после первого разговора. Мне стало невтерпеж попасть на Реку, пройти маршрут, гремящий водопадами и порогами.
Я знал: туда съезжаются водники бывшего Союза. Ту воду перепахивают множество весел. Это было жирным минусом.
С друзьями привык к другому. Мы любили затеряться в пустынном севере Кольского полуострова. И все же тягу к безлюдью я приглушил. Так выкручивают ручку громкости радиоприемника в тишину, не доводя до щелчка.
До начала похода пришлось повозиться с парусным снаряжением.
- За порогом "Шляпа" поставим паруса, пройдем Иовское и Княжегубское водохранилище. А дальше – можем морем до Кандалакши,- обрисовал Сергей план.
Парус встряхнул и лишил покоя. Повеяло романтикой А.Грина. Романтика в понимании Сергея, ходившего в крутые шестерки, было словом непочитаемым:
- …но мы ведь, серьезные мужики, не можем так себя называть
В словах был резон, и, все-таки, я разволновался. В воображении трепетала набитая ветром парусина.

Вначале было СЛОВО
Мы выгрузились 30-го июля в едва открывшуюся рань утра. "Кандалакша" - прочел на здании вокзала. Проводница вагона сказала:
- Жаль расставаться.
Чувство было понятным: гитару слушал весь вагон.
- Пойте, не прекращайте: так сын будет лучше спать,- помню, попросила соседка. Дуэт Цылина и Андрея Чернуха укрепил детский сон поэзией Ю. Визбора и других гениев.

Местный люд и туристы сбились в один вагон короткого поезда. Открытое окно окуталось фиолетовым дымом тепловоза. В горле запершило, и колеса тронулись к границе с Финляндией на Ковдор.
Ветка ушла влево от магистрали на Мурманск. Шпалы бежали по светлым пескам и скальным глыбам. Вокруг лежали мхи. На них стоял хвойный лес, который расступался, открывая озера и сопки.
Вагон кренился на поворотах. С верхней боковой полки упала девушка, и я отчетливо понял, что красоты ландшафта начались.
Проводник пенсионного возраста оказался любителем путешествовать на велосипеде. Он прервал отпуск по вызову начальства, чтобы сделать этот рейс.
Котелок наполнился до половины. Я закрыл кран титана. Пар густо валил из котла.
Проводник одобрил пар в наших душах. С благословением служителя Дороги я шел в конец скрипящего вагона и успокаивал кипяток. В череде окошек виднелась чаша воды, и посреди - островок с парой деревьев. Меня снова порадовали сложенные паруса и мачты среди катамаранных труб.
В дверях тамбура показался наряд пограничников. Сергей открыл ящик на защелках. На свет появился список группы. Бумага с печатью пропускала в рай из двух речек, называемый Тумча-Кутсайоки. Одна лишь мысль уколола: “…а паспорт я не забыл ?”
“Вначале было СЛОВО… ”. Это сплав катамаранов с верховья реки Тумча. Достигнув поселка Алакуртти, группа перебиралась на Кутсайоки, где начиналось ДЕЛО: пороги и водопады.
Уже после похода я осознал: на Тумче мы проходили акклиматизацию в новой территории, называемой ОТПУСК. В ее плесах мы поглядывали на сосны и тучки с золотистыми краями, что таяли в синеве заповедного покоя.

Плавучая трибуна
Мое место было на катамаране-четверке. Посудина ровно не шла. Вперед вырывался то правый, то левый баллон - вело юзом.
Мешки с вещами и провизией громоздились в три этажа. Сверху была привязана двуручная пила. Два огромных топора придавали снаряжению не детский вид.
- Груз не отцентрирован,- сказал с досадой капитан. Помучаемся, а завтра уложим толково: самое тяжелое – в центр рамы. 63-летний Анатолий ходил на Бзыбь и другие громкие реки.
Сидеть в посадке было высоко и непривычно. Порог за порогом без канители пропускали плавучую трибуну и быстро затихали. Монумент-четверка тормозил в неподвижной воде, загоняя в душу очередную скабку.
Верховье Тумчи напоминало тихую белорусскую речку. Иногда маячили вершинки сопок, обозначая, что мы-то все-таки на стыке Кольского и Карелии.
Ветер баловался с флагом катамарана. Полотнище играло двояко, добавляя перчинку в ощущение мига. Одновременно веяло ненадолго позабывшими о тебе будня-ми.
В светлой ночи от палаток шла низина с пышным ягелем. Белый с оттенком зелени мох устилал дно. Нога с хрустом проминала "мраморный" пласт, и продавленный след не выпрямлялся. Луна медно светила в ствол пихты.
В долинку доносилась гитара из лагеря. Верхушка сопки горела в неугасающем багрянце. Было тихо и хорошо, но я приехал не за этим. Водопады "Оба-На" и "Маманя" гудели без меня. Я знал: их гул вдребезги разнесет рутину дней, и я стану другим.
Я затосковал по байдарке. Будь она здесь,- достиг бы Алакуртти за полтора дня. А там… лишь 48 километров до "Голубых озер" Кутсаойки – ближайшего рая на земле. Катамаран - та-ка-я мед-ли-тель-на-я те-ле-га !
Стояла жара. Цылин грозился всех загнать в реку.
- Учитесь работать веслом из воды. Это пригодится, когда перевернетесь.
Я не собирался ходить по шестерочным рекам, но проверить новый спасжилет было нелишне. Покойники - порой те, кто был ленивым.
Ягель хрустел под ногами, обозначая утро, обед и вечер. За каньоном Тумча обмелела. Баллоны подвывали на гальке перекатов. Перед Алакуртти утихли.
Вспоминая сплав по реке Тумча, я вижу долину с "мраморным" дном и широко поставленный каньон. Катамаран с трехэтажным грузом вяз в узле не попутных ветров.

“Бобы” с неба
Мы готовились к переезду, разбирая катамараны под шум порога. Поселок Алакуртти посматривал на весла, веревки: что бы этакого сгодилось в его хозяйстве. Сторона, где стояли ряды домов, казалось, подремывала. Но всего лишь через длину моста, среди рам и рюкзаков время тормошило душу, что-то обещая-требуя и торопясь.
С утра взъерошеное “ч-ч-ч-е-р-т” то и дело срывалось с моего языка. Я скатал баллон в трубку и понял, что думаю о Кутсайоки, как не думал до сих пор ни о чем другом. “…там совсем другая красота,”- засели слова Цылина.
Сергей подцепил мой взгляд и взял в спутники на поиски машины. Мы перешли мост с обрушенными пролетами перил. Обветренные многоэтажки и прохожие в толстом слое настоявшегося быта живо напомнили, что территория отпуска существует не для всех.
ГАЗ-66 принял на крышу кунга рамы катамаранов. Сергей сказал капитану катамарана-четверки:“Анатолий, Вы хоть и старше гораздо, но я, как руководитель, сяду в кабину”.
- Проедем 10 км, потом посажу кого-нибудь наверх следить за рамами,- предупредил водитель Николай - земляк из Витебска.
Заморосило. Грянул ливень, за ним ударил град. Николай остановил ГАЗ на вершине сопки. Лесная дорога была леденяще-белой. Водитель вышел из кабины, сгреб град в ладони и подал в окошко кунга. Я принял гостинец. “Бобы” потекли между пальцев, и холод шутя прогладил меж лопаток. Глядя на крупные стекляшки – проруху с небес Севера - я подумал:"шлем – хорошая штука не только на порогах".

На поляне было налито воды. Водитель Николай пожал всем руки, и машина мгновенно исчезла. Клуб выхлопа расплывался и бледнел над колеей.
Лужи важно лежали выпавшими из неба стеклышками. Простецкий вид поляны не вязался с представлением о Кутсайоки. Я разочарованно огляделся. Град отмолотил и здесь. Поднимающийся пар приглушал голоса. В одном из крыльев поляны стояла группа киевлян.
Я подошел к ручью. И это Кутсаойки ?! Сергей заметил перемену в лице, и сказал, что в прошлый раз испытал такое же ощущение.
- … ничего, здесь близко до озер. Скоро убедишься. А это - всего лишь ручей. Кутсайоки начнется там, где "Голубые озера" сойдутся с "Карельским Башкаусом".

На ленте конвейера
Выслушав мини-лекцию, я схватил топор и заспешил на поиски дров. Обнаружить их поблизости было делом наивным, как сыпать пепел под забуксовавшее колесо.
Я перепрыгнул на другой скат проломленного моста. Вода ручья журчала по желобу словно бы перевернутой крыши. Дорога взмыла вверх. Где бы ни сворачивал – сухостоя не находил. Деревья стояли мощно и свежо, не задумываясь: что есть тлен.
Склон резко падал. Из воронки тумана, с ее дна слышались голоса на поляне. Там позвякивали катамаранные трубы. Я поежился и вздрогнул от предчувствия светлого радостного, словно ступил на ленту конвейера, продвигающего к началу настоящей жиз-ни.
Когда вернулся на поляну,- из грузовичка FORD спрыгивали новые обитатели. Град застал их в дороге. Чужеземный FORD не вытягивал на подъемах.
- Пришлось разгружать и подталкивать,- сказало незнакомое счастливое лицо. - Сюда надо добираться на мощной машине.
Туман стал кудлатым, обращая белую ночь в тесто. Деятельный дух поляны угас.
Я вышел в центр, обозначенный большой лужей. С момента приезда она распалась на части. Окружавшие склоны отодвинулись в невидимость. В кратере тумана было сыро и глухо. Две смутные тени нырнули в палатку. С углов поляны разлапистой люстрой подрагивал янтарь отговоривших костров.

Сколько отмеряно ?
Спозаранку не спалось. Я поднялся и приступил к заключительной сборке. Две части рамы удалось состыковать.
Посыпался дождь. Чтобы удобно было закручивать болты М8, я поставил раму вертикально. Косые струи свободно пролетали сквозь большие прямоугольники. Я подумал:”Так наше время летит через пустоты будней, лишь слегка задевая другую - содержательную основу”. Почему мы живем постоянно мучаясь, не так как надо? Вот родился во Вселенной свободный человечек. И побежала череда все большей неволи: вставания в садик, школа, работа, начальники. Над начальниками - другие начальники. И кто тот самый важный, от которого все исходит ? Для кого живем ? Вопрос непрост, и ка-ждый завершает свой путь, так и не узнав ответ.

На поляну в строительство новой жизни въехал кандалакшский ГАЗ-66. Группа Цылина была готова покинуть первый приют.
Катамаран-четверка занял ширину ручья. Мели чередовались с глубинами. Подступил скальный обрыв.
Первое озеро было небольшим. Склоны чаши поросли лесом. Поляна, где светился энтузиазм,- этот просторный двор, примыкающий к чему-то Главному,- в одночасье сдвинулся в сторону.
Следующие два озера, как огурцы разной величины, лежали рядышком на грядке основательной красоты. Она задолго до людей возникла. Оттого здесь было щемяще уютно.
Из озера уходил каньон. Да и не уходил он никуда. Стоял и будет стоять. Это мы идем, а чаще - бежим. У нас век свой. И надо в нем что-нибудь успеть. Задумаешься: сколько отпусков отмеряно ? Прикинешь – тьфу: не впечатляет.
На выступах стен, как на балкончиках, парили сосны. Неподвижная вода расслабила, забаюкала. Плеск весел и голоса с катамаранов громко разносились в скальных отвесах.
Мне было удивительно видеть высокие стены на юге полуострова. На севере, где течет Восточная Лица, они были ниже, но в тех пустынных местах воспринимались ярче.
И все же я оценил, насколько трудно будет возвращаться в обычную колею. Хорошо, что есть паруса. В последние дни тоска не будет сверлить остро.

Каньонная болезнь
На пороге "Сомнительный" парень и девчушка сиганули с двухметровой ступени. Это сразило. Сознанием байдарочника я почувствовал себя дедом, мимо которого бежала жизнь с иными представлениями о бурной воде и том, что можно с ней вытворять.
Подошел Цылин:
- Надо стать на страховку.
“Вот что, ребятушки,- обратился, - этот порог не позорно обнести. Так что – решайте сами: идете или нет”.
Воды было маловато. Рвать баллоны четверки не хотелось. Но для катамаранов-двоек это был их порог.
Двойка Цылина шла первой. Как чистый зритель, я держал "морковку" и проматывал наставление Сергея: первое,- бросать спасконец лишь тогда, когда встретишься взглядом со спасаемым. И второе - не целить ему в лоб…, ибо случай попадания был.
Когда же понял, что могу сесть на двойку к Михайлову,- меня залихорадило.
Устроившись в посадке, я двинул веслом. Баллон юрко описал полукруг. От его подвижности стало не по себе.
- Это тебе не байдарка,- ухмыльнулся Михайлов,- здесь можно рулить только вдвоем.
Мы покружились перед порогом и тихо, очевидно робея, подошли к ступени. Носы наклонились и рухнули вниз. Сохраняя равновесие, я отпрянул назад и почувствовал: не на что опереться. Баллон не давал опоры. Я летел. “А-а-а”,- просипел внутренний голос. Полная неуправляемость катамараном шокировала. Я вспомнил балладу о Буревестнике: “Так вот в чем радость полета”,- сказал Уж, свернувшись в колечко,- “в падении”.

Была дневка. Мы стояли за порогом "Муравей" и топили баню. Я бросил бревно со скалы. Оно ударилось и рикошетом-звоном отскочило. Опасливо поглядывая вверх, молодежь уносила бревна на берег.
У воды полыхала сложенная из камней печка. Внутри и сверху горели бревна. Витэк, Андрей и я пилили на скалах. Склоны утопали во мхах. Голубика раскинулась повсюду, как небо.
Став на корневище, я посмотрел вверх на мертвую верхушку. Клубок ветвей венчал прямой ствол, как пример излишне закрученых идей в простом деле роста.
Пила закончила рез, сказав "з-зын-нь". Я прислушался. Порог "Муравей" гудел здесь бархатным тоном. Цылин любил говорить о каньонной болезни: “…вот ты в каньоне и желаешь во что бы то ни стало пройти порог. А как выберешься наверх, поды-шишь другим воздухом, тишиной – и думаешь: а лучше б его обнести !”.
Я вспомнил, как прыгал со ступени "Муравья". Мой баллон занесло на обливник. Казалось, отгребаюсь вечность. В видеофильме - мгновение. Время явно растягивалось там внизу.

Куда кинет "петух"
Водопад "Оба-На" с перепадом высоты в 8-10 метров сверху казался добродушным рассеянным ребенком, который никак не соберет в ладошки растекшуюся по нему воду. Когда же обозрел снизу, - он выглядел зловеще. Отовсюду глядел камень, прикрытый тонкой пленкой безумно летящей воды.
- "Оба-На" – это рулетка. Вот в том “петухе”,- Сергей показал на водный гребень у скалы,- вся удача для рискнувших прыгнуть с водопада. Кинет петух влево – жилец, кинет вправо – труп или инвалид.
В этот момент двое въехали на язык водопада. Алый катамаран шел без разгона. По словам Сергея это была серьезная ошибка, но “петух” миролюбиво бросил влево. Катамаран развернуло. Двое заскользили спинами в бездну. Посудина громыхнулась о плоскую воду. Весла вскинулись вверх: прошли! Но просевшие лица выдали и другое чувство.
- Чайников боженька оберегает,- сказал Цылин облегченно,- и давайте-ка уже начнем обнос.

"Маманя" и Бог
Катамаран-четверка отчалил первым. Струя за водопадом била в плиту и не давала вырваться из улова. Со второй попытки водопад отпустил. Нас засыпало водной крошкой "Оба-На".
– Анатолий,- крикнул жестко Сергей,- я просто приказываю сразу за поворотом пристать к берегу. А то высоковато будет падать с 20-ти метровой "Мамани".
Мне стало понятным беспокойство Цылина, когда увидал "Маманю".
Я представлял водопад по фотографиям, однако то, что открылось под ногами – было грандиозно.
Два потока срывались отвесно. На половине высоты они сбивались в одну клокочущую бороду. Буйная борода падала, била в основание скалы и в узком желобе ломалась вправо. Ветер дробил водную пыль о стену и раскидывал, куда вздумается.
Внизу на скальной плите копошились человечки. Москвичи по длинной красивой веревке спускали грузы. Что-то выпало из-под клапана рюкзака на середине пути.
По веревке двинулся катамаран. Его прихватило языком водопада и перекрутило. "Мамане" не нравилась веревка.
Мне показалось, что пути дальше нет. Я обрадовался: высоту неохота покидать. К обрыву подошел Анатолий:
- Надо делать обнос.
Я увидел спуск, по которому другие карабкались вверх и вниз.
- Налюбуешься потом,- добавил капитан. Я окинул 20-ти метровый перепад, в которой не укладывался ни один привычный кирпич, и подумал: "ПОТОМ",- это совсем не то, что "СЕЙЧАС".

Цылин жаждал сделать дневку на "Мамане", постоять денек под водопадом. “Это сказка, о которой мечтают все группы,- повторял через день,- но шансов у нас немного. Стоянку тут же занимают. А если проходят мимо,- так это…, словами водившего нас Михалыча,- просто сумасшедшие люди”.
В этот день какой-то волей сумасшествие было прописано всем группам. Мы завершили обнос, и площадка за водопадом, поредев людьми, вдруг освободилась. Над пеплом раскачивался дымок. Теплое кострище ждало новых хозяев.
Цылин облюбовал камень. Устроившись, какое-то время наблюдал водопад. Водная пыль хваталась каплями за бороду и усы. Он заснул руку за пазуху, и я увидел пухлую книжицу в качественном переплете. Это была Библия. Меня осенило: удача с местом – дело не случайное. "Маманя" и Бог, видать, посиживали на одной скамейке.
С этим чувством я взобрался от "Мамани" на самый верх сопки. Дальше лежали обзорные полнеба и непогода второй половины. На моей стороне далеко, на другом конце расстояния, синела вершина. По другую сторону каньона - тупик для взгляда, будто резак обкромсал пелену туч. Рубленый край наезжал на каньон и снова отступал.
Озноб неподвижности погнал меня вниз. От небесной панорамы сильно заскребло под ложечкой. Красота и голод – подлинные близнецы.
Я ускорил спуск. С промежуточной террасы "Маманя" не открылась, но низкий пробивающий гул незримо витал.

Моя палатка на четверых стояла близко к водопаду. Широкий вход предбанника был открыт. Лежа в спальнике, я наблюдал низвергающуюся массу. Сон не брал. Грохот – факт, который работает полные сутки. Этого я недооценил, когда ставил палатку. Мне чудилось - ее затягивает под "Маманю". Ночь прошла одним глазом в пенной бороде, другим – в верхнем слое сна, рыхлом и тревожном.

Снова невесомость
Порог "Водопадный" оправдывал свое название. Цылин долго всматривался в первую ступень. Наконец дал “добро”.
Водный горбыль, из которого вся вода ломилась вниз, подбивал и опускал душу. Я подумал: "Схоженость нашей четверки ерундовая. Как бы чего не вышло …". К правоте этой мысли вынырнул эпизод с реки Восточная Лица…

Байдарка пересекала реку выше водопада. Скала другого берега, куда хотели причалить, находилась ниже по течению. Мы гребли поперек уверенно и безмятежно. Таймень-2 быстро сносило. Воображаемая диагональ от берега к берегу получалась точ-ной.
Байдарка была на середине. До водопада осталось метров 60, когда от кромки, где исчезала вода, дохнуло серьезным делом. Перед носом вынырнул камень. Обойти не составляло труда, только весла вошли в разлад.
Берег мгновенно отпрыгнул. Во мне распахнулась пустота. Сердце подскочило на отчаянную высоту. Еще двадцать метров… - и будет поздно.
Крепкое слово друг другу помогло. На берегу эмоции стихли. Мы пожали руки. Зачем живым ссориться ?

Во власти воспоминания я поднимался к началу "Водопадного". "Там было двое,- подумал,– на катамаране – четверо: неразберихи в два раза больше".
Нога скользнула в воду и задела рваный край рамы. Раздался треск, и я уставился на располосованную штанину. Досадно.
Вслед за этим по закону продолговатой симметрии поскользнулся капитан Анатолий. Он упал между плитами, и его отремонтированный шлем разлетелся на голове.
На шею Анатолию повесили матерчатую люльку. Он засунул руку наперевес.
Два эпизода - дурное предчувствие. Шагая в крепких ботинках по монолиту плиты, подошел Цылин.
- Идешь, байдарочник ?
Во мне шевельнулся другой случай ...

Это было на сибирской реке Чая. Группа осматривала порог. За первой ступенью через реку нависла лиственница.
- Вид… что надо,- подумал,- и как это корни удерживают ствол?
Перед деревом река поворачивала. Вода летела по треку, напирая на острые края. От вида терки-полукруга в меня засела колючка.
- Пошли,- усмехнулся капитан Явело,- я вот не пойму: то ты лез напролом, то вдруг забоялся.
Опасаешься одного, а на деле - другое… По корме щелкнул поток. Нос кинуло вбок. Резкий разворот на девяносто придал ускорение. Таймень врезался в берег. Меня рвануло вперед. Отсек не был зачехлен фартуком. Обожгла мысль: зажмет ноги и переломает о шпангоут. Я подпрыгнул. Сапоги приземлились возле носа байдарки. Инерция дернула дальше. Не поспевая ногами за телом, я скакал по валунам. Неумолимая сила держала буквой ”Г”. Я летел накренившись и не мог вбежать в равновесие.
Руки ткнулись в глыбу. Я увернулся зубами, подышал над камнем и, наконец, смог распрямиться. Байдарка находилась в трех-четырех метрах.

Цылин ожидал ответа. Во мне потрескивали заряды сомнения. Внутренний голос на Чае шептал тогда не зря. Что ж имеем теперь ?
За спиной Цылина с рукой на перевязи стоял мрачный капитан Анатолий. С Водопадным ему не судьба. Пашка и Алесандр – молодежь без тормозов.
В этот момент я не знал одного факта: неделей раньше здесь погибло 5 человек. Об этом Цылину сказал лесник. Было ли это правдой – Цылин не знал, но предпочел не говорить.
- Иду,- сказал Цылину.
Экипаж расселся по местам. Сергей заменил пострадавшего капитана. Я устроился на передней посадке.
Из суводи ударили носами в струю и перемахнули выше нужного. Пришлось отрабатывать вниз, до тех "ворот", в которые только и можно было идти. Уклон увеличился. Рык стал ниже и мощнее. Мимо баллона просвистел булыган, за ним – другой, словно свора ждала одной лишь ошибки.
Четыре весла наддали и разогнали катамаран. Это был локомотив, что проскочил бы расстояние и без шпал. Горбыль, в который складывалась вода, придвинулся. Водная гора подкинула носы баллонов. Цепляя веслом воздух, я почувствовал невесомость полета. Мелькнула мысль:”В байдарке я так не парил. Катамаран – это нечто!”.

Зеленый светофор
Кутсайоки впала в Тумчу. Спокойное устье не выдавало того, что этот чертенок “…йоки” вытворял в верховье.
До водохранилища оставалось несколько десятков километров. Его даль рассылала флюиды и совершала свою работу. Азарт к порогам странно исчез. Зато я жадно прислушивался к ветру – богу парусов и разбойнику.
Серьезные по конструкции "Котел" и "Карниз" прогремели один за другим. Я втыкал весло в их пену и не находил отзвука. Пороги казались славными погремушками на пути к откровению. Призрак паруса незримо витал.
Вскоре S-образный зигзаг порога "Шляпа" посмеялся над доверчивой прямолинейностью воды и отпустил ее на волю. Настал черед реальных парусов. Я встрепенулся и заметил оживление в других.
Нас обогнал катер. Он шел в другой конец водохранилища – поселок Зареченск. На палубе теснился народ.
Гудок всколыхнул флаг над рубкой. С борта оживленно и приветственно кричали.

Парус и время

Мачты двинулись в берегах плавной Тумчи, готовые пробовать солонину ветров. Нам срочно требовался простор.
10 километров тиховодья когда-нибудь кончаются. Катамараны повернули. Отмеченное островами, ширилось крыло Иовского водохранилища.
Парус Цылина помалу обгонял.
- Выскочим на открытое место,- пойдем бойчее,- скосил взгляд Анатолий.
Мы обогнули отвесный берег. Из-за него высыпали другие островки. Воду протыкали косо наставленные макушки. Катамаран пересек полосу топляков.
Коренной берег ширился, отходя дальше. Над горизонтом поднималась вылепленная из пластилина вершина. Обзор на десятки километров – вот что открылось бы с ее оголенной высоты. Я подумал:"Оттуда виден поселок Зареченск и кратчайший к нему путь".
Дуновение играло основным и передним парусами. Они казались лампой Алладина, которую надо лишь потереть мелом.
- Перекинем стаксель,- встрепенулся Пашка. Я потянул край полотнища на себя.
Основной парус Грот жестянкой грохотал над ухом. Он издавал особый звук, от которого сердце сладко замирало. Казалось, вот-вот главный парус впряжется в работу и потянет.
“Не тут-то было,- подумал, когда изрядный клок времени оказался за спиной, - язык паруса – не наш язык”. Вспомнился разговор с проводником на пути в Ковдор. Пар кипятка непроницаемо клубился в котле, и в жизни в тот миг не наблюдалось другого сокрытого дна. Теперь оно было.
- Они отрываются,- ерзнул в посадке Пашка.
Два паруса – Цылина и Витэка – с толком использовали свободу: идти галсом.
“Мы делаем то же самое…”,- подметил досаду в лицах. Мы уставились на капитана. Анатолий с широкой бородой пирата привстал от посадки.
- Паруса у них и у нас одинаковые, а груза …,- он осмотрел чуждые ветру вещи,- …груза, как на телеге.
- Запорожцу не тягаться с Мерседесом,- сморщил нос Пашка, глядя, как Цылин лихо меняет галс.
Обдавая брызгами, беспорядочные барашки с волны хлопали по баллону. Крупный остров, что двигался и не двигался по воде,- выглядел совсем небольшим под барашками облаков. Вид сопок и очертаний, перемазанный нечеткими красками дали, казался иллюзорным миром, в который катамаран с синим и красным топорами, пилой, парусом и ветром плавно сообща перетекали.

Непонятным образом катамаран-четверка перемещался. Пусть это было движением мухи на юг по оконному стеклу, и все же, кривая сопка позади уменьшилась до помятой шапки. Сопки по курсу продолжали притягивать взгляд. Вот только белый кусок материи рассеял все иллюзии. Тяги не было, и настроение соответствовало факту.
- Вот что…,– Анатолий сделал паузу,- про парус забудем: надо грести.
Мы свернули стаксель и отпустили на волю грот. Вращаясь как флюгер, он не мог принести большого вреда.
Но все нестабильно на открытой воде. Ветер окреп, и стало видно, что мачта недвусмысленно работает против нас. Спилить деревянное основание? На это Анатолий не мог решиться: а вдруг задует попутный?
Четыре весла врубались в воду. Будучи не удел, грот скрипел отставленным в сторонку ящиком.

Баллоны взъехали на пологую отшлифованную плиту. Каменный мыс расширялся, уходя под мох и редко стоящие сосны. От костра, где готовился ужин, подошел Цылин.
- Почему трос стакселя плохо натянут и гик не зафиксирован жестко ? Что за морщина на парусе ? Мы вас два часа ждем !
Ввинтив в экипаж виноватость, он ушел.
Солнце понижалось за сопку. Ближайший остров казался недалеким: метров четыреста, но мы скреблись от него полчаса. В этих барханах не отпускающего пространства ход часов ускорялся, а расстояние травило конец. "Парус и время – особая категория,"- подметил как-то Цылин, хитро усмехаясь. Теперь он был мрачен: график Сергея крупно трещал.
Глубже в берег было затишней, однако и здесь, пока устанавливал палатку, она рвалась из рук. Я раскинул спальник и без сил ткнулся в него. Боковина палатки содрогнулась, повела плечо и подтолкнула набок. Удар ветра прошелся по верхушкам. Я плотней прилип лопатками к коврику. ”Ночь не будет покоя”,- последнее, что подумал.

Фига ветров

Спозаранку ветер сменился на попутный. Лагерь вдруг ожил и закопошился. “А вот те и раз…”- мешок, что я нес, упал к ногам: катамаран четверка лежал на боку. Мачта упиралась концом в мох.
Это была услуга ветра. С нижней части баллона в мир любопытно пялились две дыры. Внутренний баллон выпирал в прорехи. Мне стало жарко:”И мы шли с таким баллоном в "Водопадный" !!!”.
Пупсики засипели, спуская воздух.
- Зашьешь ?- Анатолий дал нитку с иголкой. -У байдарочников стежок ровный натренированный. Только не пришей внутренний баллон.
Скоро там, где зияли дыры, сидели заплатки. Мы вломились парусом в рубашку ветра. Теперь он, голубчик, работал на нас.
Берега чудесным образом побежали. Сидевшие впереди Пашка и я прилегли на баллонах. Я вспомнил про курагу, розданную на день, и кинул "таблетку" в рот. "Жизнь налаживается,"- подумал, смакуя не северный плод.
Сопки из своей запредельщины заметно увеличивались. Сбоку из залива мчались волны. Катамаран потряхивало и качало. На всякий случай я ухватился за раму.
В корме гудело рулевое весло. Державший его Александр был румяный и красивый, как герой. Сдержанная улыбка пряталась в бородке его отца - Анатолия - словно попутный ветер сотворил он.
Небо, вода и сопки летели навстречу. Подумалось - это компенсация за вчерашнее. Я запрокинул голову. Раздутый парус – что может быть прекраснее ? Это крылья. Скоро увидим Зареченск.

Катамаран пересек цепочку островков. Водохранилище повернуло, и утреннее счастье потухло, как дергают ручку рубильника.
Теперь ветер коробился волнами навстречу. Впереди мусолил глаз неприметный остров. Галс вправо, галс влево успеха не дали. Гряда камней узкого мыса держала на невидимой привязи.
- Поворачиваем влево. Пойдем к коренному берегу,- нахмурился Анатолий.
Катамаран развернулся. У паруса появилась слабая тяга. Тонкая полоска берега сантиметр за сантиметром выезжала из-за острова.
Я глянул на верхушку топляка. Он был вровень, а теперь - так далеко, что я не мог поверить. Катамаран картечью несло назад.
После споров баллоны развернулись вправо. Метка острова снова приблизилась. Парус поравнялся с мысом и все ! Мы уперлись в прозрачную стену. Ни метра вперед.
Из-за острова стрелял и гремел ветер. Злило то, как он поминутно подворачивал. Волны шли наискосок, проскакивали катамаран, и неслись к плитам отдаленного правого берега.
Анатолий запустил пятерню в бороду и дал команду - обогнуть мыс правей. Четыре весла налегли.
Очень скоро фига ветра уперлась каждому в лоб и шепнула что-то такое, отчего весла сбавили темп и заработали вразнобой.
Волны били в попку баллонов. Лопасть воткнулась в гребень, потом схватила пустоту. Носы зарылись в яму. Я тупо смотрел вперед, где малым лоскутом белели паруса Цылина и Витека. Голову разламывала мысль:
- Как же они пробились туда?

Бунт и веревка
В пылу был начисто забыт травивший баллон. А он не забывал это делать.
Ударил гребень. Правый нос сложился и распрямился.
- Поддувать рисковано,- оценил Анатолий,- большая волна.
В воздухе и в душе повисла тяжесть: барахтанье взад-вперед, влево-вправо и припадающий вбок катамаран – звенья нехорошей цепи.
- … окаянный круг,- подумал глядя, как далеки берега и близко все то, что трясет ломает и носит. В меня въезжало что-то жаркое.
- Дай "порулить" парусами,- предложил капитану.
Анатолий задумался и выдохнул отечески:
- Давай пробуй…увидишь, что получится.
Я торопливо настраивал парусное хозяйство, ругая дрянный стопор, затянувшийся узел и себя. “Это бунт… ”- колола мысль. Я осязал недоверчивые взгляды.
Предоставленный себе, катамаран не противился гону волн. В какой-то миг его развернуло. Парус схватил ветра, и мы понеслись между плитами в заливе. Во мне захолонуло.
Совладать с парусом не удалось. Вся его площадь спружинила под ветром. Катамаран вздыбило и на скорости хрястнуло о плиту. Мы попрыгали в воду и протолкнули раму туда, где была полоска ровного берега.
В болотниках, полных волны, я тяжело ступил на сушу. В десятке метров от прибоя росла крупная черника. В этот день всего было слишком много. Даже воды в сапогах. "Это пустяки,- подумал, выливая. - Главное – мы на суше".
Катамаран на две трети был вытянут на песок. Коренной берег был под ногами. Я записал это в несомненный плюс. И все же захватывала тоска. Это чувство сквозило отовсюду, куда бы ни озирался. Душевное спокойствие, накопленное за поход, было сорвано, как стоп-кран.
Мы поедали чернику и приходили в себя. Я вынул затычку из пупсика баллона и стал поддувать насосом. Заговоренный остров был виден. Между ним и берегом плясали белые гребни, как флаги нашей капитуляции.
Я зашнуровал пупсик и ударил кулаком по баллону. Он зазвенел.
Отойти от прибоя удалось с крайним усилием. В заливчике, куда забросило, торчали знакомые плиты. Под прикрытием первого пояса катамаран дотянул до мыса и смог обогнуть.
Нам полегчало: мышеловка позади.
Шторм не стихал. Выгребать против ветра было бессмысленно, использовать парус – бесполезно.
– Поведем катамаран на веревках,- предложил Пашка.

Линия бечевника была усеяна бревнами и черными, как сажа, пнями. Временами с берега торчали деревья и каменные выступы.
Баллон не в первый раз кинуло на отмель. Александр оттолкнул шестом. Веревка Пашки погнала катамаран, и я поспешил поддернуть свою переднюю. Мы продвигались на рваных скоростях, насколько позволял берег. Было убедительно видно: с хорошим ходом посудину прибивает реже.
Голова вращалась вперед-назад, успевая заметить - где напарники, какой угол имеет веревка, и что за камень подворачивается под ногу. Я оглядывался и видел упорных чертяк, вцепившихся в светлую душу – катамаран. "Куда-нибудь приведем,- подумал, - хотя… и без почета в глазах Цылина".
Отбалансировав по бревну, я скокнул на валун и приземлился на мелководье. Не останавливаясь, зачастил по воде, выбирая провисшее пузо веревки. “Что-то получается”,- мелькнула мысль. Грот выставился флагом в берег, где совершал похожую акробатику Александр.
- Как странно,- снова подумал, - под ногами - сплошь неудобица, что будь ты в городе – споткнулся бы двадцать раз, но здесь мы двигаемся в один такт. В душе пробе-жала теплая волна.
Подошва скользнула по корню, намыленному волной. Я взмахнул рукой и провернулся на ноге. Футы-нуты. Удалось не упасть.
Странная со стороны пляска, пускай выглядела смешно,- давала результат: берег споро менял линию, вдоль которой бежал широкий и куцый “трамвай” на веревках.
Обернувшись, я подметил, как легко скользят боком баллоны. Они не морщили волну, а пустой мыльницей прокатывались поверху. Меня осенило: катамаран… не имеет киля ! "Ага-а,- хлопнул по лбу, – так вот, зачем нужен шверт - подводный парус". Стало ясно: ходить без шверта против ветра – пустые потуги.

Подвох
Водохранилище уперлось в глухую насыпь. Лидеры парусного хода во главе с Цылиным поджидали на берегу. Меня насторожили серые лица. Так выглядит путник, у которого только что отобрали его горизонт.
Баллоны ткнулись в дамбу. Мы поднялись наверх. За дамбой глубоко внизу шло сухое русло с лужами. Куда же девалась вода ? А она уходила в канал, упиравшийся в ГЭС.
- На переезд нужен день,- сказал Цылин. Стало понятно: Княжегубское водохранилище, что начиналось по ту сторону ГЭС, мы не увидим.
Катамараны с парусами элегантно выстроились у дамбы
- Ну что, дорогие граждане, поздравляю с завершением водной части маршрута,- как-то с натугой засмеялся Сергей. Повисло молчание. "Что же дальше ?- спросил себя. - Первое – надо вынуть парус из души. Начинаются будни".

Шверт действует
До отъезда из Зареченска оставался день. Паруса огромными птицами развернулись вспять. Нам приглянулся островок в глубинке водохранилища. Здесь можно было дневать. С одной стороны носился ветер, с другой - защищали островки.
Цылин умчался под парусом за банным каркасом, что заприметил где-то по пути. Мы затопили баню. Просветленная солнцем вода лагуны искрилась. Косы дыма складывались в кренделя и поднимались в более ветреные высокие этажи.
Моя память примяла углы вчерашнему шторму. В компактном виде он выглядел смирным. Но я слышал, как скрипят согнутые края, стараясь разогнуться.
Витэк предложил прогуляться на катамаране двойке. Он показал на берегу, как надо крепить шверт.
– Выберемся из островов – запустим парус.
С опасением поймать топляк мы отошли на веслах. Мы осмотрелись, запоминая приметы. Дорожку обратно мог подсказать дым, курящийся над баней, но полагаться на это не хотелось.
– Гляди,- указал Витэк. Со стороны Зареченска был различим парус Цылина.

Шверт вошел в воду и, словно колдун, заговорил с ему лишь известными силами.
– Перекидывай стаксель и крепи,- заторопил Витэк. Я перекинул треугольник паруса и зажал веревку в стопоре. Катамаран ожил, дернулся. Вода за баллонами зашипела.
– Теперь удерживай кормовое весло, регулируй.
Рваный ветер наполнил паруса. Цепочка островов дрогнула навстречу. Катамаран мчался мощным послушным зверем.
Я держал круче к ветру. Это было непросто, и баллоны рыскали. Я нажал сильней рукоятку весла. Катамаран развернуло. Парус обмяк. Мы стояли, качаясь на волнах.
– Удерживай угол,- усмехнулся Витэк. Мы снова поймали свежак. Катамаран мгновенно набрал ход. "У-р-р-р,"- взвыла вода.
Парус вырвался за крохотные островки. Везде было ровное лежбище, взлохмаченное гребешками. Простор и воля. Серая сопка обозначала мнимый предел рас-стояния.
Ветер был настоящим. Он стрелял залпами, разнося мясо своей реальности во все уголки. Катамаран замедлял ход и взрывался бегом.
Порыв накренил мачту, и баллон угрожающе оторвало от воды.
– Уваливайся от ветра,- выкрикнул Витэк. Он перекинул стаксель. Мы помчались другим галсом.

Северное сияние
Последний ночлег подцепил в душе самое лучшее и затолкал его в пузырек с тоской. Андрей и Сергей запели А.Круппа. Бревна торчали из костра. Плотный смолистый дым пропадал в темноту.
Над горизонтом прошла трещина. В ее светлый клин потянулись облака.
- Смотри,- ткнул в бок Михайлов. Мы запрокинули головы. Полоса северного сияния зажглась по небу. Зеленовато-желтые сгустки пульсировали на проложенной дорожке.
Над головой заиграло кружево. Оно вспыхивало, раскидывалось и сжималось.
Сияние погасло. Яркая трещина шире захватывала горизонт, но мрак воды казался упругим и неподатливым. Я бросил камешек. Раздался всплеск. "Вот и прошел отпуск,"- всплыла неторопливая мысль.
Над головой угадывалась бледная дорожка сияния: Некто, заведующий небом, не спешил убирать декорации северного чуда. Мы разошлись по палаткам.

Олег Воробьев,
Минск

дата написания 30 октября 2003 г.
дата правки 11 ноября 2007 г.

Олег, с удовольствием прочитал рассказ. Понастальгировал... Вспомнил шальной поезд, в котором была неимоверная жара, кунг, в котором мы забрасывались, форельку, которую вы на своих катах нам распугивали еще на Тумче. Рыспект! ;D ;D

P.S. Вот думаем... Хватит уже на байдах колбасицца, надо переходить на кат... И на Кутсу... ;)