Возвращение в край морей

Возвращение в край морей
--------------------------------

Зима была тягучей и оставила в душе ледышку. Я хотел растопить ее на Урале, прогреваясь волоком через хребет из Европы в Азию.
Вопрос с отпуском для одного из четверых держал в напряжении до конца. Срок отъезда зримо подкатил, когда стало ясно, что проблема остается. Идти втроем не улыба-лось, и на восточном направлении поставили крест.

Мысли бежали по инерции к хребту Урала, когда я набрал номер самого человеч-ного человека - Аркадия Холодкова. Слушая гудки в трубке, подумал: Леонидыч сушит на кухне сухари, и, значит, собирается на Кольский п-ов. Больше четверти века ходит он туда - в пристанище белых тундровых ночей.
В трубке раздался щелчок.
- Пошли, Петрович, с нами,- вместо приветствия бросил Леонидыч,- у нас матрос без капитана.
В тембре была нотка искусителя, что молодила почтенного Аркадия ровно вдвое.

Что такое для меня Кольский п-ов ? Пейзажи на один въевшийся непокидающий мотив: мшистые сопки с неугомонным мятущимся небом, что прогибается тяжестью на разбросанных тундрах. Серые обветренные камни, то набрякшие дождями, то поблески-вающие гладким зерном на солнце. В озерах зыбь и волна.
Дни в пору белых ночей монотонные и тягучие. Звенит тундра комарами, шаманят ручьи-шептуны, горланят порогами каньоны. Ветер рубит округу по всем направлениям одновременно, а обложной горизонт не выдаст, где его север.
Мясистые трехэтажные облака этажерками бороздят небо. Посидеть бы на такой полке, болтая ногами в поднебесье и поглядывая вниз. Химера, но однажды я видел полу-остров с вертолета: это море, посеченное прожилками суши. Кольский – это полуостров и полуморе одновременно. Сапоги и лодка нужны в любом направлении. Боже мой, я там не был больше десятка лет!

Теперь поманила река Оленка. Странное название, и малый расход воды по срав-нению с ее соседями справа: Харловка и Восточная Лица. Ну да ладно с ним – с расходом. Иди с Аркадием – хлопотное и светлое дело. Я почти сдался и был готов участвовать в его фантазиях, что ведут, бог знает куда, но обязательно - непроторенной дорожкой.
– Где завершаешь маршрут ?
– Дальние Зеленцы.
Карта была под рукой. Выход реки Оленка в море прикрывал остров Олений. Чуть левей материковый выступ цеплял крючком Баренцево море. На нем значился поселок Зеленцы. Лоскут морской воды между устьем Оленки, островом напротив, и ”крючком” соблазнял махнуть к поселку напрямик. На это Леонидыч замялся и ответил, как змей искуситель:
– Петрович…,- голос воспарил,- сбудется твоя мечта: по морю на байдарке ! Пом-нишь Восточную Лицу ?
Искуситель знал, что говорил. Всего лишь плоская карта окатила волной и проняла визгом чаек. Я размышлял, глядя на тонкую нитку р. Оленка. Восточней и жирней про-легала дважды знакомая река Харловка. Еще дальше, в безлюдье и безвременье северного побережья раскинулась царственная Восточная Лица. Я подумал: две реки – словно вешалка времен - вехи того призрачного давнего, что когда-то все-таки было. Но дав-ность – не срок годности.
Восточная Лица

Был заключительный день похода - 14–ое августа 1987 г. Для двух “Тайменей-2” и каркасно-надувной самоделки Гены Гурченко поход был близок к его логической точке. Небо над каньоном было похоже на мягкую ноздристую льдину, пропускавшую спокой-ный однотонный свет. До моря оставались считанные километры, и над ним, как мираж, сияло давно не виденное солнце.
Близость морской волны сыграла шутку. Вначале перевернулась самоделка Гены. Он ухватил корму под мышку. Холод – не тетка. Глаза выкатились на лоб. Гена задержал дыхание и сильно раздул щеки.
За отвесной скалой вода была прозрачная и неподвижная, но скоро начинала ши-петь, выливаясь из круглого расширения в камни шиверы.
Спасконец звучно шмякнулся через самоделку. Гена поймал и прищелкнул кара-бин. На середине высоко подпрыгнула кумжа.
Аварийный костер скупо потрескивал на камнях, согревая Валю и Гену.
Происшествие с руководителем на пользу не пошло. За шиверой начинался порог. Там–то и принял ледяную ванну другой экипаж: Саша и Нина. Глядя на заостренные хо-лодами и километрами лица, я подумал:”Восточную Лицу мы вряд ли позабудем ”.
- Пришел и наш черед,- сказал Леньке – своему молодому капитану - и ошибся: пороги и сам каньон закончились.
Из каньона въехали в соленоватую рябь устья. На берегу располагалась застава. Во дворе “делегацию” застукала жена прапорщика. Дозорный с вышки смотрел в океан. Ос-тальные, кто был на виду, в эту минуту гоняли в футбол за казармой.
Мы надеялись на катер пограничников, который вывезет к курсирующему тепло-ходу. Надеялись потому, что молодость богата распаляющими порывами. Рассуждали так: есть пограничники,– значит, есть связь с населенкой. Оптимизм говорил: Земля круглая – как-нибудь выберемся.

Замполит натянул на потные плечи гимнастерку, проверил паспорта, допуск в по-граничную полосу. С документами порядок. В остальном - тихая катастрофа. Катера не было. По слухам – давно затонул.
Пограничники поджидали грузовой вертолет с трактором. В вертолет “через пару дней” не очень поверилось.
Гена сложил в непромокаемый пакет документы и отчет, исчерпавший себя. По-следний был хорош тем, что он был. В нем не хватало фактов. Он выглядел легендой, у которой не спрашивают паспорт. Реки и озера, волоки и сопки ненаселенки, вытянутые из отчета, обещали настоящий шабаш просторов. Последним звеном маршрута был кань-он с водопадом в 10-12 метров. Этот ОТЧЕТ, с трудом добытый в Ленинградском турк-лубе,- он-то зацепил и затянул сюда.

Я заложил мизинцем ухо от шума ветра и попытался припомнить самое начало похода. От первого дня пролегла бездна.
Гонг далей прозвучал уже на Ловозере. Мы шли двумя группами. Группа Леони-дыча замешкалась на старте, собирая самодельные байдарки. Мы помахали ру-кой:”…догоняйте. Встретимся вечером у костра”.
Задержки в один час оказалось достаточно, чтобы дух Ловозера распорядился по-своему. Начался шторм, и он отсек “самодельщиков”. Озеро разделило группы.
К полудню следующих суток шторм не утих. Белые барашки кипели везде. Лово-зерский горный массив, сцепленный с низкой мрачнотой неба, перетирал наше житейское время в порошок.
Стоять на месте не было резона. Чувствуя угрозу тому, что называется - ГРАФИК движения, Гена двинулся на подъем по реке Курга.
Казалось, группа Аркадия вот-вот нагонит. Однако шли дни.
На приметных местах мы оставляли записки, но не решались оставить мешок с те-плыми вещами Наташи, матроса Леонидыча, который она попросила подвезти до первого общего костра. Кто знал, что это будет через три недели? Злополучный мешок путешест-вовал впереди хозяйки до самого моря…

От казармы вернулись к байдаркам. Начался отлив. Лодки легли днищами на сырой песок. Баста, приехали! В размышлениях, как два рельса в никуда, пролегли варианты: ждать грузовой вертолет и запасной – надеяться на чудо.
Чудо подразнило на следующий день. В устье появился катер. Он выгрузил на бе-рег двоих. По их словам - для регламентных работ с радиомаяком. В тот день штормило. Вопрос - взять группу на борт - решился не в нашу пользу, и чудо сгинуло с глаз долой.
На берегу стояла изба. Рубероидная крыша латана–перелатана. Над мансардой ве-ранды сохранилась только крыша. Под ней - четыре голые опоры. Все открыто ветрам, и они в ней шалили, дергая выцветший обрывок сети.
Хозяева большой армейской палатки – двое гидрологов – предложили обосновать-ся в избе с печкой. Пограничники “дали добро” на уголек из прибрежного сарая, и поход перешел в новую фазу.

Поздним вечером вышли на скалы увидеть теплоход “Клавдия Еланская”. Он шел из Мурманска на восток. Зрелище близкого корабля давило на психику. Носком новенько-го кета Гена расшатывал булыжник, желая сбросить его в прибой. Распавшиеся ботинки он подарил лесотундре на подъеме от Ловозера, а важные штаны со шлейками оставил еще раньше - острову Курга.
То были продуманные жертвы местным богам. Получив на старте их благоволение, группа стремительно продвигалась. Но вот на пути встал первый волок.
Водораздельный бассейн между Ловозером и Баренцевым морем – непростая оби-тель. Это лабиринт непробудных озер, звонких ручьев и ложных примет. С возвышенно-сти открываются горбатые дали, прикрытые низкими облаками, что летят непонятно ку-да. Здесь сходишь с ума от суровой красоты и тоски.
Рукописные сведения о волоке породили на месте путаницу. Потеряв два дня на разведку, сделали запасной волок на реку Рова. Это был длинный кружной путь, который все же приводил к Порос-озеру. Углубляясь в тундру, нас вымачивало и холодило.
Одолев петлю: р. Рова от истока, цепочка озер и шторм на последнем озере, где стояла ГМС,- мы вышли на конечную цель первого волока - Порос-озеро. Запаздывание составляло три дня.
Дожди, сломанный график и усиленный темп его починить - наложили отпечаток. Каждый чувствовал, что запрессован в обойму обстоятельств. Улыбка оставалась на ли-цах, но в ней появился стойкий оттенок, когда ты постоянно за чертой преодоления.
Держа в уме осечку с первым волоком, Гена, Саша и Ленька сделали глубокую раз-ведку второго. Попытка оказалась неудачной. Но была встреча со стариком и старухой, что собирали в тундре морошку. Старожилы говорили скупо и ясности не внесли.
С утра Гена и я сплавали за сведениями на перешеек, где стояла хата стариков. По-вторная беседа кое-что дала.
- Больше сюда не приходите,- строго сказал сухощавый старик. Он помолчал, и, словно снимая с души грех, добавил:
- Будут большие озера – держитесь правого берега, - не то запутаетесь там и сгине-те.
С вершины сопки мы увидели вожделенное озеро В.Лице. Из него длинной водной иглой открывался прямой путь на каньон.
Круглые градусы тепла, как по наклону, покатились к нулю. Было серо, стыло и го-ло, и собственные кости казались железяками, которые не согреть.
Пороги каньона требовали осмотра. И все же Гена сделал почти невозможное. Он вывел в срок, к графику курсирующего теплохода. Группа пробилась к морю, как затуп-ленное зубило, храня вмятины передряг и металлический холод усталости. И теперь было странно сознавать, что все наши старания - зря.

В сборах подосиновиков на морских скалах прошла неделя ожидания. За это время Гена и Леня побывали на соседней с запада реке Харловка. Это была обреченная затея: идти за катером. До Харловки морем - километров 30. По тундре – умножай на коэффици-ент. Не было уверенности, что катер окажется на месте возле острова Харлов. А будь он там – пойдет ли на заставу в Лицу?
И все-таки, ходоки двинулись. Гене, человеку ответственному и решительному, легче было действовать, чем бессильно наблюдать, как суточные прилив и отлив захва-тывают и освобождают песок у избы.
По каменистому плато тундры они шли безостановочно с шести утра до 18 часов. Старались придерживаться столбов с оборванными проводами старой электролинии. Там, где она уходила на гору, ее оставляли в стороне. Тогда правый глаз косил на море. Это был надежный ориентир.
В Харловке сердобольный прапорщик сварил кашу и вскрыл банку тушенки. Пере-говоры успеха не дали. Катер был занят поиском затонувшей шлюпки. Ночь скоротали в казарме под грубыми суконными одеялами.
С провалами возле скул, Гена и Леня вышли обратно на левый берег В.Лицы. В этот час я дремал у сундука с сушеными грибами, который двое соседей-гидрологов ис-правно пополняли. Моя полудрема не отличалась от досуга остальных: Александра, Вали и Нины. На ровном полу в ненаселенке сладко спится. Пять окон, глядевших на три сто-роны, были закрыты целлофаном. Пленка шуршала, похлопывала ветром – баюкала. Было в меру тоскливо и уютно. Вдруг что–то шепнуло: “Выгляни на белый свет”.
Дверь бухнула о косяк. Не выходя из веранды, я посмотрел на другой берег.
Наши разведчики сидели возле остова шлюпки. Подумалось: “У разбитого коры-та”. Я переплыл на байдарке. Вид ходоков сказал обо всем.
Пока гребли обратно, через дыры в оболочке прибывала соленовато-пресная вода устья. Весь каньон байдарка прошла, законопаченная тряпочками. Погода не давала кле-иться. На заставе мы поторопились выдернуть “затычки”. Теперь это были не просто ще-ли. Через них натурально лезла сама Неудача: ведь мы могли уехать парусником на восток в Дроздовку, куда заходил теплоход. Это произошло бы, если бы Гена с Леней на беду не ушли в Харловку…

Было это так. Едва спозаранку ходоки скрылись на другом берегу, - через 3 часа возник парус со стороны Харловки. Пограничники приказали подойти небольшому судну к берегу. Оно стало в заливе. Волны, сужаясь в устье, подбрасывали отделившуюся от борта надувнушку.
К камням, где стоял с автоматом пограничник, причалил крепкий мужчина и бро-сил магическую фразу:”Мы идем под флагом ВМФ”.
Пограничник замолвил за нас словечко. Капитан парусника по рации дал отказ. Надувнушка захлюпала обратно.
Высоко поднимая белую голову, морская волна летела по центру в глубь устья. Ее шум с середины гремел и перекрывал прибой.
Мы продолжали стоять. Парусник не уходил.
Внезапно ожила рация пограничника. Капитан передумал: всех четверых с байдар-ками и рюкзаками брали на борт.
Вид берегов мгновенно окрасился ноткой прощанья. Я спешно соображал:”Леня и Гена придут вслед в Дроздовку налегке. А если в Харловке стоит катер,- они смогут вер-нуться туда и подсесть на теплоход”.
Вариант - уехать парусником - был очень хорош. Так на пожухлой грядке вдруг ви-дишь попку ядреного огурца. Но теперь, когда ответ за нами,- возник вопрос: а что… ес-ли придет катер с Харловки? И большинство, поколебавшись, решило ждать.
Парусник удалялся. Глядя в гудящее море, я стал тяжелым от досады. Первая ошибка - идти за катером – привела ко второй.
В непробиваемую ветром фуфайку бухнул порыв. Пальцы машинально застегнули пуговицы. Время подтрунивания над ватником с выходом к морю сменилось уважением к старомодной вещи. Вдобавок, чтобы не задувало, я затужил ремень на фуфайке. “Бомж Петрович”,– пошутила Валя, кинув острый взгляд.

К полудню шестых суток вынужденного ожидания подошла группа Леонидыча. Мы не виделись с первого дня, когда две группы разъединил шторм на Ловозере. Про-шедшие дни в устье В.Лицы не прошли для нас даром. Усталость потихоньку убывала из тела, и потому вид вновь прибывших поразил. На лицах была печать, когда приходят с другого края вечности.
Радости было много. Двух буханок свежеиспеченного хлеба, за которым я ходил на заставу, стало совсем мало. В глазах появился голодный блеск.
Добрейший прапорщик заставы Саша озаботился прибавлением ртов, а вымерзаю-щая три недели Наташа развязала свой мешок-беглец с теплыми вещами.
Ночлег в протапливаемой избе показал, что площади пола на всех не хватало. Из кромешной темноты, неся холод моря на плечах, я вошел в избушку. Две группы спали, угревшись общим дыханием и теплом печки. Весь пол был занят. Я лег прямо у порога, коротко поджав ноги. Распрямиться не давала дверь.
От обвитых вокруг жестяной трубы грибов тянуло съестным ароматом, так трево-жащим мой волчий аппетит. В конце маршрута, когда тело тяжелое и неуклюжее, как бе-тономешалка,- устаешь даже от безделья. Переключение в сон происходит быстрей, чем смыкаются веки. Перед глазами возникло место ночлега, где среди кривых берез стояли подосиновики ростом по колено и шляпами со сковороду. На склоне того дня мы увидели из верхнего озера другое - далеко внизу. Протока разгонялась от крупных валунов движе-нием готовой к прыжку воды.
Это был рубеж резкого сброса высоты. Этажерка озер, соединенных бурными про-токами. На этажерку лег фронт дождей и холодов. Я лязгал зубами, но все равно было хо-рошо, и мысль о скором окончании маршрута вызывала протест. Упираясь согнутыми ногами в дверь, я хотел оказаться на той стоянке с гигантскими грибами.

С появлением второй группы ноги ходоков за катером пришли в годность. Гена оценил состояние уже не таких новых кет, и принял решение идти за 70 километров в Дроздовку.
После недельного сидения это выглядело здраво. Требовалось звонить в КСС ( группы были заявлены) и дать весточку родственникам.
Вопрос: всем ли покидать заставу?- внес смуту в мирный выжидательный быт. Леонидыч дал ”вольную” своей группе, отпуская ее в полном составе. Сам он решительно оставался на месте:“Что-нибудь подвернется здесь”.
Леня и я ушли от избушки к каньону и обсудили ситуацию. Сорваться отсюда, где устье, море и изба приелись, как пирожное круглые сутки,- этого жаждала каждая клеточ-ка. Но мысль:”Леонидыч останется один”,- не укладывалаcь в голове. Тревожило и дру-гое: надо нести байдарку бог знает, в какую даль. А что она за местность, по которой ед-ва ли кто ходил, кроме пограничников?
Другим было проще. Они шли налегке, определив байдарки двум бывшим воен-ным, что назвали себя гидрологами. Через месяц, по их словам, зайдет корабль. Этот спо-соб возвращения байдарок домой не годился для Леньки и меня. Таймень нужно было срочно отдать по приезде в Минск.

Баренцево побережье – зона непредсказуемости. Когда штормит - волны разбива-ются, сотрясая скалы. Бывает и тихо. Я видел воду, спокойную, как стекло.
В отлив темно-зеленые водоросли устилают берег устья. От них пахнет йодом и безнадегой. Кажется – завязли до скончания дней, а завтра оказия подставляет борт. Надо уметь ждать.

Спозаранку лучи разорвали облачность недолгим ярким пламенем. 11 человек двинулись в выводящий на плато овраг. Аркадий проводил долгим взглядом.
Гена был озабочен и хмур. Он широко шагал без оглядки. Оранжевый рюкзак, пошитый из тормозного парашюта, рвался вперед. Это было желание скорей отхватить часть непрогулочного пути. Времени было в обрез. За два дня надо достичь пристани, ку-да зайдет теплоход. Кто быстрей: мы или он ?
Мы поднялись от устья на плато и стали фантиками, с которыми играет ветер. Разноцветные рюкзаки колыхались, будто тряслись на машине по ухабам. Я не поспевал за воображаемыми “колесами”. Ожидание проблем с ногой нагоняло пар.
Слитность по экипажам работала на суше. Раз за разом я оглядывался в поисках слишком деятельного капитана. Манера Леньки – искать отдельную дорогу в складках, где скрывалась его фигура с ношей, – вызывала неудовольствие.
Плечи стали деревянными. Я раздвинул лямки шире. Вопрос: то ли мы с Лень-кой делаем, увязавшись в гонку,- давил особым грузом. Я прислушался к колену: на-сколько хватит ? С половины похода я захромал. Лишь в последние дни на заставе пришел в норму. Это было шатко установившееся благополучие.
Гена подошел к большим валунам, покрытым пятнами лишайника, поставил рюк-зак. Группа подтянулась разноцветным хвостиком. Если бы не полубежать под грузом, по-вольчьи стреляя по сторонам и снова глядя под ноги,- это было бы удовольствие - на-блюдать живой паровозик в складках короткошерстной тундры. На горизонте возвыша-лось другое плато. Неужто придется взбираться ?
Я поравнялся со столбом старой электролинии. Не касаясь мха, загнутый провод свисал с фарфоровой чашки и немного парусил. Я подумал: “ Зимой, когда свободный конец прихватит пластом снега,- он будет подвывать”.
Откуда-то врасплох просыпался дождь. Валуны с пятнами лишайника потемнели, как лицо неулыбчивого бога. Гена поднялся, накинул рюкзак. Перерезая путь на восток, узкой свинцовой полоской вытянулось озерцо. Тесак ветра полоснул с моря и погнал рябь в дальний конец.
Гена двинулся к побережью, огибая водную преграду. “Паровозик” из рюкзаков задергался вслед. Я подумал: сколько их впереди – таких зигзагов? Мы идем и кажется: шаги – нечто такое само по себе, что никак не укорачивает путь. Как рельсы предназна-чены для колес, так камень, мох и легшие на них горбатые дали, облокотившиеся на край океана, – это для скитания ветра.
Я нагонял убегающий хвостик из рюкзаков. Я давал команду каждой ноге сделать шаг, и во мне потихоньку разгорался свет.
Наконец-то я расшагался. Было это второе дыхание или ветер с океана подкинул дровишек для горения духа,- но я добавил в движении, и теперь старательно держался сразу за Геной. Его оранжевый рюкзак был как щит, который продавливал монотонную и затягивающую взгляд даль.
Я отдавал себе отчет, что был опъянен стучавшим в висках пульсом и уходящим за спину холмистым рельефом. Мне захотелось идти еще быстрей, но мысль про плакат-ные 70 километров, которые на деле выльются во все сто,- умерила пыл.
Мои болотники беззвучно вминали мох и затем печатали по лысым плитам. Заблу-диться было невозможно. Сбоку подпирал океан, а линия старых столбов открывалась дальше. Чувство эйфории хорошо горело внутри и почти задавило беспокойный холодок. Я пытался представить, что же скрывается там, за неровным в выбоинах, будто пролом-ленным, горизонтом. Холодные плямы солнечного олова просвечивали над ним. И бремя неохватного пути с какого-то момента перестало грызть и давить.
Было около полудня. Мы пересекли ущелья двух немноговодных речушек. Видать, то была незримая черта, которую Леня и я одновременно зацепили ногой. Мы перекину-лись парой непраздных слов и решили повернуть назад.
Гена выслушал со скрытым облегчением. Завхоз Валя протянула батон в гермо-упаковке, которыми группа для перехода разжилась у гидрологов. Кроме батона есть было нечего.
- Списаны с продпайка,– сказал Леня. Прощальные рукопожатия времени не отня-ли. Между нами быстро образовалась пустота тундры.
Мы уходили и спиной ощущали удаление группы. Ветер шумел для двоих пронзи-тельней. Глядя на знакомые окрестности холмов и впадин, которые недавно пересекали в ином направлении, я удивился тому, как далеко отошли от заставы. Было муторно от мысли, что Аркадия вдруг не окажется на месте. Рулетка случая могла подкинуть ему шанс.

Мы шли незаметно ускоряющимся темпом. У меня задурила нога. Это было то - чего я опасался. На спусках она едва сгибалась, а на подъемах вела пристойно. У крепко-го Лени была другая забота – пошаливало сердце.
На дне ущелья возле крохотного зимовья свалили груз с плеч. Леня разрезал про-дольно батон, смочил в ручье-речушке и посыпал сахаром. Сахарный комок вытряхнули из склянки, что стояла на столике. Прогорклый батон растаял во рту, как масло.
В низине без движения, где коридор воздуха дышит к морю и от него, стало зябко. С новыми силами мы выбрались наверх.
Распогодилось. По ребрам полился пот.
- Жарко,- вздохнул Леня. К теплу мы непривычные. От холодов, что пришли во вторую половину похода, порой хотелось завыть…

Это было всего лишь десяток дней назад. Перед каньоном ударил ливень. Передняя байдарка в 30 метрах исчезла из вида. На мне была строительная каска с надписью ТРУД. Между каской и ушами турбиной гудел ветер. Голова шла на взлет. Сидя в носу байдарки, я намеренно съехал ногами вглубь. Моя парусность уменьшилась. Так меньше знобило.
На беду попался порог. Препятствие было простым, но Гена потребовал выйти на берег для осмотра.
За минуту я просто окаменел. Ладони перестали слушаться. Тело била дрожь. Хо-телось упрятаться в нос байдарки. Полулежа работать и работать веслом. Эх, лучше бы мы прошли порог сходу. Теперь, после осмотра, он перестал для меня существовать. Это было опасно, и Гена почувствовал состояние группы.
Сразу за порогом вошли в скалы. Река сломалась на 180 градусов. Перед изгибом на берегу стоял сарай с маленьким стеклянным окошком. Внутри просторные нары и же-лезная бочка-печка. Температура обрушилась в последние сутки и была близка к белым мухам. Ветер отогнул толь, подсветил угол нар тусклым дневным светом.
– Петрович, прихвати край гвоздем,– бросил Гена. Стало понятно: стоим !
Возле сарая валялись щиты из досок. Иных дров в голой местности мы бы не на-шли.
Огонь в печке загудел. От сырой бочки повалил пар. Чайник был с ободком по пе-риметру дна. Дежурный Александр поставил его на бочку. Она раскалилась, но чайник не закипал.
- Вы мне это нарочно посоветовали, чтобы я сарай натопил,- пошутил Саша.
Так никто не рассуждал, но оплошка стала понятной: если чайник не соприкасается площадью,- он не закипит.
Дождь давил в окошко белой пеленой. Александр развел костер возле стенки са-рая. Я вышел к байдарке за мешком. Саша остервенело рубил доску. Вдруг обушок слетел с топорища и попал мне в спину по мягкому месту. Удар приняла длиннополая фуфайка. Я обернулся. Саша побледнел и бросился ко мне. Я захохотал, он – тоже. Тогда я почув-ствовал, что мы оживаем.
Наутро ветер залег. Этажерки туч дремали над головой. Мы торопливо собира-лись. Нина зажала в ладонь излишек материи гидроштанов и попросила меня подержать, чтобы перехватить веревкой. Во взгляде Нины был ровный оптимизм. Тогда я не мог и подумать, что через два года Нина уйдет в монастырь.

- Пойдем ?- прервал мысли Леня. Последние минуты короткого передыха были лишними. Вечный холод плит, покрытых мхом, пробрал до костей. Б-р-р! Поду-мал:”Одного лишь солнца для жары маловато. Вот двинемся - станет горячо”. Я прилег на мох к лямкам, накинул их на плечи и перевернулся на колени. Сохраняя равновесие, встал. Прежде, чем тронуться, долго поглядели в глаза. Ленька и я не были друзьями, но было другое, что роднит: звенящее физической нотой безлюдье, океан по правую руку и вездесущий ветер, что постоянно дергает и рвет рукав.
По мере приближения к заставе на душе становилось напряженней. Я был почти уверен, что Аркадий покинул заставу.
Теперь мой капитан не бегал по складкам в поисках своего пути. Мы шли на од-ном уровне по ровной местности, не вырываясь вперед. Ленька шагал в стороне метрах в сорока. После съеденного батона капитан выглядел бодрей под моим неудалым рюкза-ком. В нем он нес часть каркаса. Брезентовый рюкзак - один на двоих - был удлинен мной перед походом. Готовясь к этому походу, я сместил лямки и серьезно просчитался.
Ленька шел под этим уродцем, и ему приходилось сильно наклоняться. Глядя на его профиль крючком, я в сердцах подумал: как важно иметь отточенное проверенное снаряжение.
В овраге, сбегающем к избе, присели передохнуть. В глазах Леньки чернел уголек сбитых километров. На приземистом валуне обсудили детали. Аркадий по морю не пой-дет ни в какую. А если он уехал ? Тогда снова законопатим тряпочками “Таймень” и взбурлим. Эту идею Гена отверг неделю назад: “По морю на байдарке не ходят!”. Мы вдвоем думали иначе. Берег образуют скалы, но их порой пропиливают речушки, где можно пристать на случай шторма. Гена говорил про опасные отлив и прилив. С этим мы разберемся. Главное - мы имеем один взгляд на вещи, и значит мы будем в Дроздовке ! Точка.

Дверь распахнули рывком и увидели Леонидыча. Он сидел перед сундуком с гри-бами и через очки на кончике носа просматривал стопку порыжевших журналов. Аркадий опешил и резко встал. Я представил, как скверно ему было. Нельзя было уходить всем…
Наши опасения имели почву. На заставе успело побывать судно. Это был военный корабль, и Леонидыча не взяли. Зря суетился, собирая рюкзак.

Прапорщик Саша просветлел, когда узнал об исчезновении большинства нахлеб-ников. Он потер ладони:”Теперь – другое дело”,- и повел на склад.
На дно рюкзака легли старинные ржавые банки тушенки, похоже, 60–х годов. К ним добавился килограмм гречки и маринованная картошка в двух однолитровых банках. Напоследок прапорщик дал пачку прессованного сахара–рафинада.
Это было немыслимым богатством. “Отъедайтесь, мужики”– напутствовал пра-порщик, давая понять, что благотворительность иссякла. “А подосиновики на скалах,”– подвел черту.
На следующий день мы втроем наведали ремонтников радиомаяка, что обитали в сарае на другом берегу. Твердо договорились: их катер заберет нас при любом шторме. Катер, по словам ремонтников, должен появиться “в течение недели”. Фраза, за которой скрывается любой срок.
- У вас, может, яблоки есть?– вдруг спросил один.
Я наморщил лоб. Какие яблоки ? Месяц в походе.

Следующим утром я стал сбривать бороду. К шарканью лезвия примешался по-сторонний звук. Это было похоже на стрекотанье. Я насторожился, затем кубарем выско-чил наружу и увидел в небе вертолет. Он сел на пригорок метров за 80 от избушки. Винт покрутился и замер.
Командир был непреклонным и брал лишь одного из троих.
– Какой у вас груз и сколько надо на сборы? – наконец устало поинтересовался. Это была брешь в его обороне. Получив ответ: “две байдарки плюс два рюкзака и надо 30 минут ”, он гнетуще задумался.
– В 15 минут уложитесь ?- нарушил паузу,- и вот еще что: в аэропорту оплатите пе-релет.
Байдарка лежала не разобранной на берегу, но вида мы не подали. Это был тест на скорость людей, объятых бедой, что оказия ускользнет навсегда.
Я пожал руку замполиту заставы и вскочил внутрь. Вертолет рванулся в небо.

Восточная Лица разбередила и отпустила. Я вынырнул из воспоминаний, поба-рабанил пальцами по разосланной карте побережья и набрал номер Леонидыча. Вслу-шиваясь в длинные гудки, с волнением подумал:”Теперь вот река Оленка, и вместе с ней - возвращение в край морей, чем по сути является Кольский п-ов”.

Олег Воробьев,
Минск

26 мая 2003 г.
дата правки: 24 мая 2008 г.

Весьма Красивые фразы встречаются у автора :))

Цитата сообщения от kciroohs отправленного 1 Апр, 2005 в 13:19

Весьма Красивые фразы встречаются у автора :))

Александр, спасибо за мнение. А вообще, словами конечно не передать того, что увидел живьем. И это здорово, а то бы мы черпали эмоции только из текстов и экранов.